Генеральша. Love story

Раненых было много. Ни к Кори, ни к доку Варя обращаться не стала: бесполезно. Им сейчас не до нее и даже не до ее ребенка, а о мохнатой инопланетной зверюге, хищной на вид, лучше и не заикаться. Варя нашла Эльку.

Элька не стала лезть за конспектом: ее учили лечить только людей. Она лишь почесала голову:

– Да-а, дела…

Но оптимизма ей было не занимать. Она и иррийцев считала не совсем людьми: подумать только, сердце справа, нормальная температура тела выше тридцати семи – а ничего, поддаются лечению, и плевать, что раны сложнее переломов ей не доверяют. Вот сейчас она на собачке и потренируется. А Варя будет ассистировать. А малец пусть возьмет себя в руки, перестанет хлюпать носом и займется своим братом: его, кажется, самое время перепеленать.

Когда она вернулась, Вейру не было. На столе остывал обед. Ирочка, уже накормленная прислугой, что-то раскрашивала за журнальным столиком. Варя похлебала суп, прошлась по комнате, ловя себя на том, что прислушивается не к себе, а к внешнему миру, вновь ставшему опасным. Она плотно закрыла окно, чтобы с улицы не несло дым.

Вейру пришел только к вечеру вместе со вторыми офицерами. Снова заседание штаба, подумала Варя. Вид у него был усталый, на лбу тревожная складка. Он не глядя провел рукой по полке, но рука зацепила лишь пустоту.

– Где карты? – спросил он отрывисто.

До Вари не сразу дошло, о каких картах он спрашивает. Потом сообразила: игральные карты у иррийцев не в ходу. Значит, речь о картах военных действий. Вейру посмотрел на нее, и Варе вдруг стало ясно: это вопрос к ней.

– Карты? – переспросила она, словно эхо. – Я не знаю, Вейру.

Он продолжал на нее смотреть. Она залилась краской, когда поняла, о чем он думает. О том, что она остается землянкой. Она могла взять карты, чтобы передать их своим. Предать его, почувствовав перелом в этой войне. Могла бы она это сделать? Варя покраснела еще гуще. Давно могла бы. Если бы была поумнее. Нет, шпион из нее не выйдет. А вот дурочка, которую так легко подставит настоящий шпион…

– Вейриэ, я их не брала, – прошептала она и жалобно добавила: – Честное слово.

– Иди в комнату, – приказал он таким голосом, каким не разговаривал с ней даже после казни Марины.

Она повернулась на ватных ногах, прошла в спальню и, упав на кровать, разрыдалась.

Он ей не верит. А кто бы поверил на его месте? Явилась из леса, обманом втерлась в доверие. Сыграла на жалости, на своей женской слабости, на его влечении к земным красоткам. Прикинулась верной супругой, а сама шпионила за ним. От нее не прятали ни штабных карт, ни приказов: кому придет в голову хранить секреты от любящей жены командира? Бывший муж которой – генерал Затонский, а хорошая подруга – генерал Волкова…

Дура, вот дура набитая! Она сама не знала, за что себя ругает: что не воспользовалась таким удобным шансом и не стала шпионить для родины, или что последнее время недостаточно зорко стояла на страже порядка в доме? Поглощенная собой и своими внутренними ощущениями, она совсем забросила уборку… она перестала следить за одеждой Вейру, пришивать ему пуговицы, чистить ботинки… Господи! Он, наверное, думает, что это связано с ее изменой.

Что теперь будет? К измене мужу он отнесся так снисходительно, как мог, но измены командиру иррийской армии не простит. Не сможет простить, даже если захочет. Его ближайшие помощники не поймут. Да и захочет ли? Тем, кто отвечает злом на добро, одна дорога… Что он с ней сделает? Отдаст коричневым, что кусают локти в безуспешных попытках добраться до жены Затонского и будут ему благодарны по гроб жизни? Или смилостивится и пристрелит сам? Наверное, он все-таки ее не выдаст: Варя давно убедилась, что мерзавцу и садисту Вселенского масштаба Вейру Велду не по душе подлость. Но старшие офицеры могут потребовать показательной казни. Элену Мину наверняка нравится смотреть, как женщин бьют плетьми. А Трин Велд будет лицемерно утверждать, что действует исключительно в интересах командира, лично распоряжаясь вздернуть ее на дыбу.

Подушка промокла от слез.

Вейру вошел, мрачнее тучи, рывком поднял Варю с кровати. Она инстинктивно закрылась рукой – скорее смущаясь зареванного, опухшего лица, чем боясь пощечины, и сама удивилась этому. Но он безжалостно убрал ее руку и схватил за подбородок железными пальцами, не давая отвернуться.

– У тебя есть три минуты. Всю правду, от начала и до конца. Если скажешь правду, за свою жизнь можешь не бояться: пока еще я здесь командир, и я могу защитить свою жену, кем бы она ни была. Три минуты, понятно? Через три минуты начнется обыск, и того, у кого найдут карты или вообще что-нибудь подозрительное, повесят на ближайшем столбе. Таков мой приказ, и он будет исполнен, не сомневайся.

Повесят! У Вари перехватило горло, словно на нем уже сжималась веревка. Он встряхнул ее:

– Ну? Две минуты. Скоро останется одна.

Она сглотнула слезы.

– Вейру, я ни в чем не виновата. Я эти карты пальцем не трогала. Клянусь, я даже не смотрела в них! – она не удержалась от всхлипа.