Критерием фундаментальности качеств выступает, как мы уже отмечали, их релевантность осязанию. Такой подход, очевидно, соответствует общегреческой интуиции космоса как тела, осязаемого, плотного, статуароподобного. Но в своем истолковании или даже в «интуиции» космического тела Аристотель, – как это показывает качественный характер его физики, – как бы отклоняется от традиционной для греков опоры восприятия на контур, замкнутый образ (это характерным образом проявляется, например, в платоновской геометрической теории стихий), перенося центр тяжести восприятия мира на непрерывное, доступное степени, качественное наполнение этого контура. Этот ход мысли характеризует сдвиг или определенный акцент в понимании формы, и таким образом, определенное смещение в самой «модели» познающего акта: ведь «через посредство формы, – говорит Аристотель, мы постигаем все вещи» (Метафизика, V, 5, 1010а 25). Согласно такому смещению[95]
в истолковании познания, оформленность мира, гарантирующая его познаваемость разумом человека, проявляется не только (и даже, может быть, не столько) в формах-фигурах тел, но и в формах-качествах.Одно мышление и один тип научного знания возникают тогда, когда познать (и понять) мир означает построить его геометрию, найти формы-контуры вещей, лежащие за качествами явлений и их объясняющие (Платон в «Тимее»). Но совсем другое мышление и тип научного знания возникают тогда, когда познание понимается как организация (систематизация, иерархизация) самих чувственно воспринимаемых качеств. Одно дело – движение по геометрии контуров (платоновские правильные тела, базирующиеся на треугольниках) и совсем другое – движение по схематике качеств, не обладающих пространственной ограниченностью, непрерывных в своем содержании и тем самим, как кажется, безнадежно ускользающих от схватывания мышлением. Вполне законным является вопрос о совместимости такой познавательной установки с рациональным познанием вообще. Очевидно, что некий специфический смысл понятия формы здесь необходимо должен возникнуть.
Действительно, в упорядочении качеств, в превращении качественного многообразия в стройную систему, включающую отношения расчленения, иерархии, формы связи, отношения переходов и т. д., проявляется как раз именно такой смысл понятия формы, позволивший Зееку говорить, что у Аристотеля нет качественной физики, а есть только формализм, весьма близкий к современному. Можно допустить, что «чисто рациональное» в качественной физике в какой-то мере сводится к этому. Но сама качественная физика, очевидно, к такой рациональности никоим образом не сводится. У Аристотеля нет «чистого формализма» (как это утверждает Зеек): аристотелевский «формализм» качеств содержателен, качества у него – δυνάμεις, силы. Этот динамический аспект уже не входит в такую «чисто формальную» рациональность, но тем не менее его нельзя отнести, конечно, и к «иррациональному». Понятие качества в подобном динамическом аспекте отличается от качеств-форм, определяющих четыре стихии. Если ограничиваться только теорией элементов в GC, то можно говорить о формализме (в данном случае) аристотелевского подхода, подразумевая, что описание динамики качеств в том же самом трактате носит иной характер. Неясности, возникающие при интерпретации качественного характера аристотелевской физики в целом, в значительной мере кроются в том обстоятельстве, что эта качественность существенным образом разнородная, даже внутри одного и того же трактата GC. Очевидно, что сказанное относится и к квалитативизму в целом, явлению, как мы видим, гетерогенному и разноплановому, что упускается из виду.
На примере трактата GC и анализа интерпретации изложенной в нем теории элементов мы ясно видим, что необходимо выделить по меньшей мере два различных значения качественности и квалитативизма по отношению к физике элементов. Во-первых, это «формализм» качеств в дедукции элементов на базе первоматерии, что мы считаем одной из форм проявления метафизико-эйдетического квалитативизма. Во-вторых, это физико-динамический аспект элементарных качеств в представлениях о «борьбе» качеств, о их взаимодействии, где понятие первоматерии делается излишним. Лишь частично этот физико-динамический квалитативизм мы находим в GC, но главным образом он характеризует биологические работы и IV книгу «Метеорологии».
Вопрос, связанный с проблемой сдвига в понимании самой формы в связи с аристотелевским квалитативизмом в физике, достаточно труден. Поэтому те соображения, которые мы здесь развиваем, не свободны от гипотетического характера. Выше мы подчеркнули, что понятие формы в таком сочинении, как GC (и не только в нем), поставлено в рамки схемы противоположностей, служащей своего рода посредником и проводником логико-грамматических расчленений в физике. В связи с этим обратим наше внимание на то, что форма выступает не как некое нерасчлененное целое, а именно как целое, образованное парой противоположностей, парой противоположных качеств.