Генезис и структура квалитативизма Аристотеля

Уже вокруг интерпретации общего замысла VII книги мнения исследователей расходятся. Наторп считал, что в этой книге форма подвергается прежде всего логическому анализу, но в гл. 7–9, стоящих особняком, Аристотель переключается на анализ связи формы с физическим миром [107, с. 388]. Согласно Трико, основная задача Аристотеля в этой книге – анализ формы и доказательство ее непорождаемости. Аристотель, считает Трико, и становление исследует (гл. 7–9) для того, чтобы показать, что форма не становится, не подвержена возникновению и уничтожению [133, с. 378]. Тем самым получает объяснение давно отмеченный исследователями факт резкого отличия глав 7–9 от всей остальной книги. Однако объяснение Трико было подвергнуто критике Обанком [30, с. 476]. Обанк высказал мнение, что цель этой книги скорее не в анализе формы вообще и ее непорождаемости, а в исследовании проблемы единства формы составных сущностей (τò σύνολον) и что Аристотель «неожиданно» анализирует движение лишь потому, что именно движение нарушает единство формы находящихся в движении сущностей. Мы считаем, что точка зрения Обанка лучше соответствует тексту VII книги. Действительно, основная проблематика всей «Метафизики» – эта проблема познаваемости бытия. Основной вид бытия, по Аристотелю – это сущность, «первая сущность» («Категории»). Но познаваемость сущности дана в форме постольку, поскольку сущность тождественна форме. В VII книге, действительно, анализируются не все сущности, а только преходящие чувственно воспринимаемые сущности[82]. Но такие сущности – да и не только такие – в общем философском анализе расчленяются на материю и форму. Однако, согласно Аристотелю, следующему здесь за Платоном, материя как таковая непознаваема. Поэтому центральная для всей «Метафизики» проблематика познаваемости бытия – как возможно мыслить бытие – сосредоточивается на проблеме формы таких сущностей.

Сущности подлунного мира или индивидуальные чувственно воспринимаемые, преходящие вещи наделены самыми разнообразными свойствами, качествами, которыми они отличаются друг от друга и с которыми связана их индивидуальность. Однако в понятие формы эта качественность подвижных вещей не входит, а если и входит, то не вся. Не любое качество определяет суть бытия вещи или ее «чтойность» (Лосев), входит в эту суть как ее существенная особенность, специфизирующая чистую сущность. В этот узел проблемы построения знания о таких сущностях, об индивидуальных вещах подлунного мира, вплетен и интересующий нас вопрос о взаимосвязи формы и качества.

Начнем его рассмотрение с анализа восьмой главы VII книги «Метафизики». Аристотель здесь прямо говорит о форме как качестве, понимая под качеством видовое отличие вещи. Вспомним, что такое значение качества является, по Аристотелю, основным и с него он начинает свою метафизическую – в отличие от «логической», данной в «Категориях», – классификацию качеств (Метафизика, V, 14, 1020а 33–1020b). Основная трудность связана здесь с поразительной разноголосицей переводов и интерпретаций. Мы процитируем это место по последнему русскому изданию «Метафизики»: «Так вот, – спрашивает Аристотель, – существует ли какой-нибудь шар помимо вот этих отдельных шаров или дом помимо [сделанных из] кирпичей? Или же [надо считать, что] если бы это было так, то определенное нечто никогда бы и не возникло. А [форма] означает “такое-то”, а не определенное “вот это”, делают же и производят из “вот этого” “такое-то”, и, когда вещь произведена, она такое-то нечто (τόδε τοιόνδε)» (VII, 8, 1033b 19–24). Комментарий уточняет, что «такое-то» означает видовое отличие как некое качество, а «вот это» есть определенная конкретная вещь. Мы понимаем основную мысль Аристотеля так: форма возникает в вещи тогда, когда она произведена. Вся схема процесса возникновения конкретной индивидуальной вещи такова: «вот это» (τόδε τι), т. е. этот конкретный предмет, становится «таким-то нечто» (τόδε τοιόνδε) в результате того, что на него «накладывается» форма как «такое-то» (τοιόνδε).