Генезис и структура квалитативизма Аристотеля

Уже чисто лингвистически мы видим здесь наложение, синтез, что можно выразить так: «вот это», подвергаясь воздействию «такого», становится «таким этим». В процитированном нами издании возникающий предмет назван «такое-то нечто», но, видимо, лучше было бы сказать «такое это», так как в названии результата процесса (τόδε τοιόνδε) звучит исходный конкретный предмет (τόδε τι), что проглатывается в неопределенном – и, главное, просто другом – слове «нечто». Из нерусских переводов-интерпретаций этого места остановимся только на двух, наиболее интересных для нашей проблемы. Во-первых, отметим, на наш взгляд, некорректность у Трико. Вот его версия тех строк, где Аристотель приравнивает форму к качеству: «В действительности форма означает вещь такого-то качества, и она не есть сама по себе нечто индивидуальное и определенное…» [133, с. 389]. Здесь первая часть фразы противоречит второй. Форма, как мы видели, это не вещь определенного качества, а само качество. Причем комментарий последнего русского перевода указывает, что имеется в виду качество как видовое отличие сущности. Но, вообще говоря, непосредственно, сразу не ясно, какое именно качество Аристотель имеет в виду. Мы этот вопрос разберем ниже.

Другой перевод, – скорее не перевод, а интерпретация, – Равессона заслуживает того, чтобы его привести здесь в нашем переводе: «Но нужно ли еще, – говорит Аристотель, – чтобы имелись формы вне отдельных объектов, чтобы имелись отдельно существующие сущности? Если бы было так, то настоящая вещь никогда бы не достигла существования, но приобрела бы лишь качество, так как эти сущности, каковыми представляют идеи, не означают ничего, кроме качества. Напротив, в реальном возникновении вещь, не будучи сама определяема качеством, обусловливает переход от неопределенности к качественной определенности» [113, с. 151]. Равессон весьма четко выразил мысль Аристотеля об имманентной природе формы. Форма действует внутри вещей подлунного мира. Качества, которые вещи приобретают в процессах движения и становления, не приходят извне, от идей, которые сами есть не что иное, как гипостазированные качества, – причем гипостазированные в неком трансцендентном мире, – но сама конкретная чувственно воспринимаемая вещь обусловливает возникновение новой качественной определенности.

Удивительно далекий от подлинника в смысле точности перевода текст Равессона столь же удивительно точен по выражению общей мысли Аристотеля, полемизирующего с платоновской теорией трансцендентных идей. Эта интерпретация ценна тем, что она ясно обрисовывает позицию Аристотеля на фоне платоновской концепции. Кстати, любопытно подчеркнуть, что субстанциализацию качеств, характерную для средневековой науки, мы в специфической форме находим скорее у Платона, чем у Аристотеля, хотя сама эта наука в гораздо большей мере связана именно с аристотелевскими представлениями и аристотелевской традицией в целом. Платоновскую теорию идей можно, грубо говоря, сопоставить с «качественным атомизмом» Анаксагора: она представляет собой как бы «эйдетический атомизм качеств», в котором они выступают как трансцендентное бытие, определяющее, оформляющее феноменальное бытие чувственного мира.

Наконец, последнее замечание. У Равессона полностью отсутствует основное для нас в этом тексте отождествление или приравнивание формы и качества. Об этом у него ни слова. Правда, мы узнаем, что форма в платоновском смысле (идея) есть не что иное, как качество, только качество. Это дает возможность предположить, что у Аристотеля форма есть не только качество. Значит, форма у Аристотеля есть, конечно, и качество, но не только качество.

Какое же именно качество имеет в виду Аристотель, когда он говорит, что форма – это качество? И если это качество как видовая особенность сущности, то почему именно этот вид качества совпадает с формой? Вопрос этот не слишком сложен.

Действительно, в VII книге Аристотель много говорит о невозникаемости формы и, теперь мы это можем сказать, значит и качества. Но какие же качества не возникают согласно классификации качеств? Не возникают качества, обозначающие видовую особенность сущности, и качества математических предметов (Метафизика, V, 14). Резюмируя свою классификацию, Аристотель присоединяет к качеству «в первичном смысле» (видовая особенность) качества математических предметов: оба этих вида, говорит он в обоснование такой унификации качеств, обозначают неподвижные сущности или поскольку они не движутся (1020b 15–17). Поэтому ясно, что качество совпадает с формой в тех своих видах, которые не связаны с движением, а именно такое качество Аристотель определяет как видовое отличие сущности.