Гений

— Да, да, вы правы, конечно! — съ нервной живостью воскликнула она:- въ этомъ и причина неуспха. Но если-бы вы только знали то отчаяніе, въ какое онъ пришелъ! Не судите его… онъ боленъ отъ всхъ этихъ неудачъ, оскорбленій его артистическому самолюбію. Я хотла удержать его, уговорить… но не могла. Онъ сталъ пить… и вотъ — вы видли!..

— Гд вы узнали его, какъ сошлись, какимъ образомъ вышли за него замужъ? — спрашивалъ я, чувствуя, что именно теперь, въ эту минуту, она откровенно мн скажетъ все.

Она слишкомъ долго была замкнута въ себ самой, въ своемъ гор, въ своей гордости. Но теперь, теперь осталось одно горе, и ей нужна, страстно нужна живая человческая душа, хоть для минутной помощи ея глубокому душевному одиночеству.

Она вдругъ стала даже почти спокойной и задумалась. Все ея дтски нжное, юное и въ то-же время уже совсмъ законченное, страдальческое лицо приняло сосредоточенное выраженіе. Брови сдвинулись, на лбу собралась морщина.

— Хорошо! — сказала она, какъ-то ршительно тряхнувъ головою и глядя на меня серьезнымъ, глубокимъ взглядомъ. — Хорошо! я скажу вамъ все. Я знаю, здсь ходятъ всякія сплетни про меня… и мн конечно, это все равно, пусть думаютъ обо мн, что угодно. Но вы… да, я не хочу, чтобы вы обо мн думали такъ… чтобы вы думали не то, что есть. Я вамъ благодарна…

Голосъ ея дрогнулъ, и прелестный ротъ уже совсмъ почти сложился въ ту жалкую и милую мину, какая появляется у дтей, собирающихся плакать. Но это было на одинъ только мигъ. Она подавила въ себ слезы и продолжала:

— Мн никого, никого не надо, мн тяжело съ людьми, одной лучше, и я не хотла, чтобы вы… но теперь, сегодня… вдь, вы одни отнеслись по-человчески, вы одни пожалли и помогли мн. Я вамъ скажу все…

Она наклонилась къ столу, на которомъ почти уже догоралъ огарокъ свчки, подперла голову обими руками. Ея растрепавшіеся, распустившіеся блокурые волосы обильной волной упали напередъ, почти закрывая отъ меня лицо ея. Я видлъ только опущенныя вки ея глазъ и длинныя темныя рсницы.

XII.

— Вы врно думаете, что я очень молода, — начала она:- я почему-то кажусь моложе своихъ лтъ, но я вовсе не молода. Мн уже двадцать-два года!

И это было сказано такъ серьезно, что несмотря на волненіе, меня охватившее, я не могъ удержаться отъ улыбки.

— Нечего сказать, большіе года! — невольно проговорилъ я.

— Конечно, большіе, для женщины большіе, и мн кажется, что я давно, давно живу на свт, увряю васъ. Юность моя представляется мн такъ далеко, и я чувствую, какъ состарилась, какъ устала, это правда!.. У меня много родныхъ, и въ нашей губерніи, и въ Москв, и въ Петербург, но я съ немногими изъ нихъ была близка. А теперь ужъ никто изъ родни меня знать не хочетъ, и я наврно съ ними никогда больше не встрчусь. Я сирота. Мать умерла, когда я еще была совсмъ маленькая. Отецъ отдалъ меня на воспитаніе бабушк, а самъ остался въ Петербург. Ему было уже больше сорока лтъ, когда я родилась. Онъ служилъ, потомъ былъ сенаторомъ. Потомъ умеръ. Я такъ и не помню его, никогда не видала. У бабушки мн было хорошо. Она хотя иногда и сурова, но вовсе не зла, и по своему, пожалуй, меня и любила. Только я никогда ни отъ кого не видала ласки…

Жили мы въ деревн богато. Это старое родовое имніе. Огромный домъ, много прислуги, у меня всегда было по дв гувернантки. Только никто никогда не ласкалъ меня, поймите! Сначала, конечно, я не могла понимать этого. Ну, а потомъ, потомъ — поняла, и это такъ навсегда и легло на меня. Я много думала, хотя и глупыя у меня были мысли, нотому-что я мало что знала, почти ничего не видала… а думала много, по цлымъ днямъ. Большой я стала рано, то-есть, по крайней мр, такъ понимала себя…

У насъ въ дом огромная ддушкина библіотека. Онъ былъ большой любитель книгъ, особенно французскихъ, да и отъ прадда много осталось старинныхъ книгъ, съ конца восемнадцатаго вка. И вотъ, съ шестнадцати лтъ, эта библіотека стала моимъ единственнымъ сокровищемъ. Да и что-бы я длала, если бъ не читала, скучно было-бы. Къ намъ почти никто не прізжалъ въ деревню. Бабушка по зимамъ стала меня возить въ Н., мсяца на три. Но, несмотря на то, что она меня хотла тамъ веселить, мн въ город всегда бывало гораздо скучне и все хотлось опять домой, въ деревню, въ библіотеку. Каждая книга давала мн жизнь, свою жизнь, не похожую ни на что, виднное мною вокругъ себя. Но вотъ, этому два года, со мною случился переворотъ: я вдругъ разлюбила книги, надоли он мн. Многое было прочитано, но многое еще оставалось. Наконецъ, вдь, я могла выписывать новыя книги. Но я ихъ совсмъ разлюбила. Каждая книга казалась мн скучной. Я по цлымъ днямъ бродила изъ угла въ уголъ, ничего не длая, а то уходила въ большой старый садъ, и сама не замчала, куда иду, гд я. Очнусь- и вижу, что зашла Богъ знаетъ куда. Мыслей нтъ, а тоска давитъ, и не могу я никуда отъ нея дваться!

Въ городъ пріхали, еще тошне стало. На вечеръ повезетъ бабушка, знакомые прідутъ, въ театр мы, — ничто меня не интересуетъ. Недостаетъ мн чего-то, да такъ недостаетъ, будто воздуха нтъ, будто дышать нечмъ…