Гений

Мои ручные кандалы лязгают. Если в меня выстрелят из такой винтовки, то я, скорее всего, умру от потери крови, куда бы ни попала пуля. Они, вероятно, думают, что я соображаю, как бы выхватить винтовку, когда они отвлекутся. Дурацкое предположение, потому что в кандалах я бы толком и выстрелить не сумела.

Конвоиры ведут меня по проходу к двери вагона, у которой на платформе ждут еще четыре солдата. Порыв холодного ветра пробирает нас до костей, и я поеживаюсь. Однажды я была близ фронта, когда мы с Метиасом выполняли наше единственное совместное задание, но то было летом в Западном Техасе. Я впервые в таком заснеженном городе.

Томас пробирается к началу нашей маленькой процессии и подает знак солдатам набросить мне на плечи пальто. Я принимаю его с благодарностью.

Толпа (человек девяносто-сто) смолкает при виде моего ярко-желтого жилета, и я, спускаясь по ступеням, чувствую их взгляды, прожигающие меня, как инфракрасные лампы. Большинство людей дрожит, они бледные и тощие, на них дырявые ботинки и драная одежда, неспособная защитить от холода. Несмотря на мороз, они все же пришли увидеть меня, и кто знает, сколько они ждали. Внезапно наваливается чувство вины за то, что я приняла пальто.

Мы доходим до конца платформы, почти до здания вокзала, когда я слышу окрик. Я поворачиваюсь, прежде чем солдаты успевают помешать мне.

— Дэй жив? — спрашивает парень.

Он старше меня, правда двадцати ему еще нет, но он такой низкорослый и худой, что его можно было бы принять за моего ровесника, если бы не лицо.

Я поднимаю голову и улыбаюсь. Солдат бьет юношу в лицо прикладом винтовки, а конвоиры хватают меня за руки и заставляют развернуться. Над толпой поднимается рев, воздух мгновенно наполняется криками. Среди недовольного ропота я слышу звонкие возгласы:

— Дэй жив! Дэй жив!

— Не останавливаться, — рявкает Томас.

Мы проходим в вестибюль — приток холодного воздуха мгновенно пресекается, когда за нами закрывают дверь.

Я ничего не сказала, но моей улыбки было достаточно. Да, Дэй жив. Патриоты наверняка оценят мои усилия по распространению этого слуха — им такое на пользу.

Мы проходим через здание к трем джипам. Когда отъезжаем от вокзала, направляясь к дугообразной автостраде, я с открытым ртом смотрю на город, мелькающий за окном. Обычно, чтобы попасть в Денвер, нужны веские основания. Без специального пропуска сюда могут приезжать только местные жители. То, что я оказалась здесь и вижу город изнутри, — явление необычное. Все укрыто белым одеялом, но сквозь снежный покров я вижу нечеткие очертания огромной темной стены, которая, словно плотина, опоясывает город, препятствуя наводнениям. Щит. Я, конечно, читала о Щите в начальной школе, но увидеть его своими глазами — совсем другое дело. Небоскребы здесь такие высокие, что вершины прячутся в тумане снежных туч, каждый террасированный уровень густо усыпан снегом, каждая сторона укреплена гигантскими металлическими опорными балками. Между зданиями то и дело мелькает Капитолийская башня. Время от времени я вижу лучи прожекторов, обшаривающие небо, и вертолеты, снующие вокруг небоскребов. Один раз над нами пролетают четыре истребителя. Я несколько секунд наблюдаю за ними (это «Жнецы» Х-92, экспериментальные самолеты, которые производятся пока только в столице, но они, видимо, прошли летные испытания, если инженеры позволяют им летать над самым центром Денвера). Столица — такой же милитаризованный город, как и Вегас, но еще более устрашающий, чем я себе представляла.

Голос Томаса возвращает меня к реальности.

— Мы везем вас в Колбурн-Холл, — говорит он с переднего пассажирского сиденья джипа. — Это обеденный зал в Кепитал-Плаза, где иногда сенаторы устраивают банкеты. Там часто бывает и Президент.

Колбурн? Из того, что мне известно, Колбурн — очень модное место встреч, а ведь изначально меня собирались поместить в денверскую тюрьму. Вероятно, Томасу поступили новые указания. Не думаю, что он прежде бывал в столице, но, как хороший солдат, он не теряет времени, глазея по сторонам. Я ловлю себя на желании увидеть Кепитал-Плаза — такая ли она громадная, как я думала?

— Там мой патруль вас оставит, вас передадут одному из патрулей коммандера Десото…

Патрулей Рейзора.

— …Президент встретит вас в королевском зале. Советую вам вести себя надлежащим образом.

— Спасибо за совет, — холодно улыбаюсь я отражению Томаса в зеркале заднего вида. — Отвешу книксен в лучшем виде.

Вообще-то, я начинаю нервничать. Меня с рождения приучали почитать Президента, и прежде я, ни минуты не колеблясь, отдала бы за него жизнь. Даже теперь, когда всплыла вся правда о Республике, я чувствую, как глубоко укорененная преданность пытается взять верх надо мной — в нее хочется закутаться, точно в знакомое теплое одеяло. Странно. Я ничего такого не чувствовала ни когда узнала о смерти Президента, ни когда слушала первую речь Андена по телевизору. Это чувство пряталось в глубине души, а вот теперь, когда от заветного разговора меня отделяет несколько часов, заявляет о себе.