Гений

Мы движемся в ночь. Побитые дождем небоскребы трущобных секторов проплывают мимо окон — привычный теперь вид человеческих жилищ на окраине города. Я слишком устала, чтобы обращать внимание на детали. Я размышляю над тем, что сказал вчера Анден, мыслями возвращаясь к неразрешимой проблеме: как предупредить Андена и в то же время обеспечить безопасность Дэя? Патриоты узнают, что я их предала, если слишком рано расскажу о реальном покушении Андену. Нужно так рассчитать свои действия, чтобы любые отклонения от плана проявились непосредственно перед покушением, когда у меня будет возможность связаться с Дэем.

Мне бы хотелось рассказать Андену обо всем сейчас. Поведать ему все, скинуть груз с плеч. Если бы в мире не было Дэя, именно так бы я и поступила. Если бы в мире не было Дэя, многое обстояло бы иначе. Я думаю о кошмарах, преследовавших меня, о навязчивой картине, будто Рейзор стреляет в грудь Дэю. Я чувствую вес колечка из скрепок на пальце. И опять подношу два пальца ко лбу. Если Дэй не принял моего сигнала прежде, то, надеюсь, увидит его сейчас. Охранники, похоже, не считают, что я делаю что-то необычное — просто подпираю рукой голову. Поезд поворачивает, и на меня волной накатывает головокружение. Может быть, простуда, которую я предчувствую уже некоторое время, — если только это простуда, а не что-то более серьезное — начинает влиять на мою способность мыслить. Но я все же не прошу ни врачебной помощи, ни лекарств. Лекарства подавляют иммунную систему, поэтому я всегда старалась справляться с болезнями силами собственного организма (за что мне неизменно доставалось от Метиаса).

Почему многие мысли ведут меня к Метиасу?

Сердитый мужской голос отрывает меня от бессвязных раздумий. Я отворачиваюсь от окна. Голос пожилого человека. Я выпрямляюсь на стуле и через крохотное дверное окошко вижу двоих, они направляются ко мне. Один — тот человек, чей голос я сейчас слышала, он невысок, имеет грушевидную фигуру, неряшливую седую бороду и маленький, похожий на картофелину нос. Второй — Анден. Я напрягаю слух, пытаясь понять, о чем они говорят, — поначалу слышу только обрывки, но по мере их приближения слова становятся четче:

— Президент, пожалуйста, это только ради вашего блага. Мятежные проявления должны наказываться со всей жестокостью. Если вы не прореагируете надлежащим образом, в стране неминуемо воцарится хаос — это лишь вопрос времени.

Анден терпеливо слушает, держа руки за спиной и чуть склонив голову к собеседнику.

— Спасибо за заботу, сенатор Камион, но я принял решение. Теперь самое неподходящее время использовать военную силу для подавления беспорядков в Лос-Анджелесе.

У меня ушки на макушке. Старший из собеседников раздраженно разводит руками:

— Поставьте людей на место. И немедленно, Президент. Проявите волю.

Анден отрицательно качает головой:

— Это переполнит их чашу терпения, сенатор. Зачем применять грубую силу, прежде чем я представлю обществу свой план преобразования страны? Нет, я не отдам подобного приказа. Такова моя воля.

Сенатор раздраженно скребет бороду, затем берет Андена под локоток.

— Люди и без того готовы воевать с вами, взявшись за оружие, а вашу мягкость они примут за слабость. И не только внешние враги, но и внутренние. Администрация лос-анджелесских Испытаний сетует на нашу безответственность. Протесты вынудили их перенести экзамены на несколько дней.

Губы Андена вытягиваются в жесткую линию.

— Полагаю, вы знаете о моем отношении к Испытаниям, сенатор.

— Знаю, — мрачно отвечает тот. — Вопрос Испытаний не столь срочен, его можно отложить на потом. Но если вы не отдадите приказа подавить бунты, я вам гарантирую: вы услышите немало нелицеприятных слов и от Сената, и от лос-анджелесской патрульной службы.

Анден останавливается и удивленно вскидывает брови:

— Неужели? Очень жаль. У меня было впечатление, что и Сенат, и наши военные отдают себе отчет в том, насколько весомы мои слова.

Сенатор утирает пот со лба:

— Гм… тут сомнений нет. Сенат подчинится вашему желанию, сэр, но я хотел сказать… гм…

— Помогите мне убедить других сенаторов в том, что сейчас не время для жестких мер. — Анден останавливается, поворачивается лицом к собеседнику и похлопывает его по плечу. — Я не хочу наживать себе врагов в Конгрессе, сенатор. Я хочу, чтобы ваши коллеги и национальный суд уважали мои решения так же, как решения моего отца. Использование грубой силы в деле подавления бунтовщиков лишь усилит ненависть к государству.

— Но, сэр…

Анден останавливается перед дверью моего вагона.

— Мы закончим нашу дискуссию позже, — говорит он. — Я устал.

Хотя нас и разделяет дверь, я слышу в его голосе стальные нотки.

Сенатор лепечет что-то, наклоняет голову. Когда Анден кивает, человек поворачивается и спешно уходит. Анден смотрит ему вслед, потом открывает дверь в мой вагон. Охрана салютует.

Мы киваем друг другу.

— Я пришел, Джун, чтобы сообщить вам условия освобождения.