Гений

— Ты же вмешала в это мою семью! В это во все. Ты и твоя любимая Республика! — Дэй разводит руками. — Как ты смеешь их защищать, как ты смеешь убеждать саму себя, что им есть оправдание? Хотя тебе легко говорить, ты ведь всю жизнь прожила во дворце! Куда как труднее было бы их оправдывать, если бы ты скиталась по улицам и питалась из помойки!

Мне так обидно и я так злюсь, что с трудом перевожу дыхание.

— Это несправедливо, Дэй. Я не выбирала родителей. И никогда не хотела навредить твоей семье…

— Не хотела?

Я чувствую, как дрожу и распадаюсь на части под его взглядом.

— А кто привел солдат к моему дому? Они погибли из-за тебя!

Дэй отворачивается и выбегает из кухни. Я остаюсь одна в неожиданно наступившей тишине и теперь не знаю, что делать дальше. Комок в горле грозит задушить меня. Перед глазами туман выступивших слез.

Дэй считает, что я слепо предана Президенту, он не хочет мыслить логически. Не хочет понять, что я не могу быть на его стороне и одновременно служить государству. А может быть, я все еще служу ему? Может быть, я в полиграфкабинете сказала правду? Ревную ли я к Тесс? Завидую ли ей потому, что она лучше меня?

Меня вдруг пронзает мысль, мучительная, почти невыносимая. Как бы ни разозлили меня слова Дэя, он прав. Не могу отрицать. Из-за меня Дэй потерял все, что было для него важно.

Дэй

Не стоило кричать на нее. Ужасный поступок, сам прекрасно понимаю.

Но вместо того, чтобы извиниться, я снова проверяю все комнаты. Руки все еще подрагивают, мозг борется с притоком адреналина. Я их произнес — слова, которые вызревали в моей голове несколько недель. Что сказано, того назад не возьмешь. Ну и что теперь? Я рад, что она знает. Она должна знать. А эта ее фраза, будто деньги ничего не решают, — сорвалась с языка естественно, словно выдох. В голове роятся воспоминания о каждом дне, когда нам чего-то не хватало, обо всем, что было бы лучше, водись у нас деньги. Как-то раз выдалась особенно плохая неделя, и в один из дней я вернулся домой из школы раньше. Четырехлетний Иден рыскал в холодильнике. Он подпрыгнул, когда услышал меня. В его руках я увидел банку из-под говяжьей тушенки. Утром в ней еще была половина — драгоценные остатки мама аккуратно завернула в фольгу и оставила для следующего ужина. Заметив, что я смотрю на пустую банку в его руках, Иден уронил ее на пол и расплакался.

— Пожалуйста, не говори маме, — взмолился он.

Я подбежал к нему, взял на руки. Он ухватился за мою рубашку детскими ручонками, зарылся лицом в плечо.

— Не скажу, — прошептал я. — Обещаю.

Я до сих пор помню его тонкие ручки. Вечером того дня, когда вернулись Джон и мама, я сказал, что не сдержался и съел остатки тушенки. Мама отвесила мне пощечину, сказала, что я уже большой и должен отвечать за свои поступки. Джон был разочарован и долго выговаривал мне. Но разве это важно? Я и не возражал.

Я со злостью хлопаю дверью, выходя в коридор. Приходилось ли Джун беспокоиться из-за ополовиненной банки тушенки? Будь она бедна, так же быстро простила бы Республику?

Пистолет, выданный мне Патриотами, тяжело оттягивает пояс. Убив Президента, Патриоты смогли бы разрушить Республику. Мы стали бы искрой, от которой взорвалась бы пороховая бочка, но из-за нас, из-за Джун, искра погасла. И ради чего? Ради того, чтобы новый Президент остался у власти и превратился в копию своего отца? Он освободил Идена? Просто смешно. Типичная республиканская ложь. А я ни на дюйм не приблизился к брату. А еще потерял Тесс. Вернулся к тому, с чего начинал. Я в бегах.

Вот она, история моей жизни.

Когда через полчаса я возвращаюсь на кухню, Джун там нет. Наверное, она в одном из коридоров, запоминает по военной привычке каждую поганую трещинку на стене.

Я выдвигаю ящики, затем вытряхиваю вещмешок и аккуратно складываю в него разные съестные припасы. Рис. Кукурузу. Картофель и грибной суп. Три пачки крекеров. (Очень мило — все катится в тартарары, но я, по крайней мере, смогу набить себе живот.) Беру несколько бутылок воды для нас обоих и завязываю мешок. На первое время хватит. Скоро мы двинемся дальше, и кто знает, как далеко простирается туннель и где следующее убежище. Нужно побыстрее пробраться в Колонии. Может быть, там захотят нам помочь. Или наоборот, опять придется залечь на дно, мы ведь сорвали убийство, которое финансировали Колонии. Я глубоко вздыхаю — как жаль, что не было времени поболтать с Каэдэ, разговорить ее, послушать рассказы о жизни по другую сторону линии фронта.

Как все наши планы превратились в такую кашу?

Я слышу слабый стук по открытой двери, поворачиваюсь и вижу Джун: она стоит, сложив руки на груди. Республиканский мундир на ней расстегнут, рубашка и жилет под ним помяты. Щеки у нее розовее обычного, глаза красные, будто она плакала.

— Электричество сюда подается не из Республики, — говорит она.

Если она и плакала, то я ни черта похожего не слышу в ее голосе.

— Кабели уходят по туннелю в другую сторону, мы там еще не были.

Я возвращаюсь к сборам.

— И что? — вполголоса спрашиваю я.

— Значит, электричество сюда подается из Колоний.