Гении неба

— Да, слушаю вас? — и узнал голос Ленчи Рудиной.

— Это ты?

— Безошибочный вопрос. Естественно, раз вам ответили, то это я. Что дальше?

— Андерс, что все это значит? Ты где? Я сейчас приеду…

— Разумеется. Как все просто, а? Достаточно поднести маленький огонек к кораблям, и все бросаются их тушить? — с грустной иронией спросил я, — Ах, малышка, малышка… Поздно. Теперь я не хочу, чтобы ты приезжала. И по простой причине: я уже не один, ты будешь здесь третьей — лишней. Спокойной ночи, я совсем не собираюсь вешаться, топится и так далее. Не звони мне больше. Это уже наше с тобой обоюдное «никогда», малыш.

— Но я ничего не поняла… — сказала трубка, прежде чем нажала на рычаг.

Татьяна продолжила прерванное на время разговора занятие со столом. Я посмотрел на напряженную фигурку девчонки и захохотал. Она недоуменно и обиженно покосилась в мою сторону:

— Ты чего? Это надо мной?

— Нет, над собой. Видишь ли, нам предстоит трудная ночь. Ведь я тоже, увы, девственник, вот ведь гадость какая, вот ведь чудовище…

Она вскинула изумленные глаза — и тоже засмеялась. Нервно, напряженно:

— Ты никогда не был с женщинами?

Я припомнил свои сексуальные опыты с Люсей, студенткой мединститута, вздохнул:

— Ну вообще был, но не так, как общепринято. Потом все поймешь. Ее руки расставляли снедь все медленнее:

— О чем ты?

— Кончай с этим. Постельное белье в глухом отделении стенки… — сказал я и пошел в ванную, — Постелешь, приходи. Можешь немного выпить для храбрости, а то уж больно нервничаешь.

— Ну а ты? Может, принести поднос в ванную?

— Никогда не пью перед сексом. И потом, все это на столе предназначено главным образом тебе. Я в ресторане и наелся, и напился. А ты, как мне кажется, ела несколько раньше моего.

Татьяна не ответила. Звякнула вилка, булькнула винная бутылка. Я подождал, пока из крана пойдет достаточно горячая вода, разоблачился и окликнул даму:

— Чего-то стало скучно. Время идет, Татьен.

Пустив воду, сполоснулся и опустился в узкую короткую лохань.

В ванную вползла, дожевывая крабовый салат, девица.

— Ага, очень кстати. Бери мыло, щетку и шуруй спину, насколько фантазии достанет, — командовал я и вскоре почувствовал прикосновение мягкого намыленного ворса купальной щетки к своей шкуре. Татьяна, смущаясь, поворачивалась так, чтобы не смотреть в мою сторону.

— Ты даже не оказал, как тебя зовут. Откуда у тебя все это?

— Что «все»? Кожа и кости? От мамы с папой.

— Ну, столько денег. Ты торгуешь нарком?

— Ох, бож-же мой! Мыть мужика с зажмуренными глазами не пролезет. Даже если ты и не профессионалка, но ты же женшшына. Хотя это тоже в перспективе. Почему ты думаешь, что я торгую наркотиками? Теперь намыливай фасад.

— Ой, — сказала Татьяна и замерла.

— Я уже сказал. Так не пролезет. И зачем тебе подробности моей биографии? Отлупляй свои гляделки. Я не голливудский зомби. Парень как парень, с самым что ни на есть стандартным аппаратом. А что естественно — то не безобразно. Видишь, ровно ничего ужасного. Валяй, намыливай. Ну! Сколько ж тебе лет, чудовище?

— Пятнадцать, — созналось «чудовище», осторожно касаясь кожи мыльной мочалкой, — Ты такой странный. Я совсем не так себе все это представляла.

— Ну… — кашлянул я, — Знаешь ли, я это я. С каким-нибудь развратным дедулей все вышло бы по-другому. Он бы вокруг скакал молодым козликом и комплименты блеял. Надеюсь, что не доживу до такого срама. А могло быть и гораздо…

Снова зазвонил телефон. Тут я уже разозлился:

— Подойди и скажи, что моешь мне пепиську. И выдерни шнур. Пусть названивает, до самого утра, если этой Джульетте ревность спать мешает. Вперед!

Сквозь приоткрытую дверь донесся голос Татьяны, слово в слово передающей телефонограмму. Затем она появилась в дверях ванны:

— Кажется, это была не Джули, а твоя мама. Но я сказала. Она закричала: «Он всех до инфаркта доведет!!!»

Татьяна хихикнула. Я же мрачно на нее уставился. Назревали Крупные Неприятности.

— И долго я буду сидеть намыленным, как тот коллега-инженер?[2]

— Ну прости. Все-таки вам, мальчишкам, намного лучше нашего. Из дома тебя, конечно, не вытурят, и вообще… — тяжко вздохнула она.

Я хмыкнул:

— Так мы мамам пореже в подолах приносим разные сюрпризы. От Санта-Клауса.

— А то они без вашей большой помощи получаются. Мне залезать?

— Ну не здесь же заниматься твоей девственностью, — тяжко вздохнул я, — Чем ближе к этому самому, тем меньше желания вообще ей заниматься. Теперь вытри меня, набрось на плечи халат, да подай из прихожей шлепанцы.

— Ну ты и барин, — протянула она, — Кажется, я здорово продешевила.

— Ничего, зато я выгадал, — довольно сообщил я, подставляя плечи под мягкий махровый халат, обнаруженный в ванной, — Учись, малышка, нигде задаром так хорошо не научишься ублажать. Что же, оценим твои услуги в бытовом плане в двести, сексуальные… хмм, сомнительного качества — в тысячу двести. За девственность вычтем скромный штраф в восемьсот ефимков.

— Вот и выходит как раз шесть сотен. Что-то неясно?