Гении неба

Молчание. Выждав с минуту, Аудитория Два сообщила сама себе, «-В таком случае я выключаюсь».

Молчание. Вдруг сначала исчезла вся мебель: сиденья и столы для самых разных тел, затем растворились молочно — белые глянцевые стены, после них угас в черноте пол и наконец, медленно, даже торжественно растаял во мраке потолок, пока его последние угасающие блики не поглотила непроницаемая чернота пещеры, расположенной глубоко под поверхностью планеты… Так закончился наш с Дэвом отрезок странного времени в Майе. Одновременно закончилась вся предыдущая Академии терранская жизнь — все ее шестнадцать полных лет. Она осталась в памяти — но и только. Пришло время недоверия, крови, одиночества, время сменяющих друг друга расслабленного бездумного отдыха и изматывающей непосильной работы, время любви — и вероломных измен, дружбы и ненависти, время трезвых решений и вопиющего сумасбродства, нежности и жестокости, расчетливости и безоглядной самоотверженности, время жить и время умирать.

Детство кончилось, и вместе с ним кончилась старая жизнь.

УМРИ, НО БУДЬ!

«Восстань, спящий!»?!

Нет, я бы дал другое название: «Пробудись, бессовестный!»

«Опавшие листья». Розанов.

Очнувшись от вязкого, нескончаемого кошмара, прерывающегося лишь на еду, подросток мутно уставился в потолок: откуда это холодное, липкое предчувствие беды? Откуда брезгливое отношение к родной, с детства привычной квартире и тяжкая ненависть ко всему, что именуется названием этой планеты?

«Террис».

«Гея».

«Земля».

«Варварский, первобытный мир начала атомного века. Планета, у человечества которой насчитано всего несколько мирных лет за все известные тысячелетия Официальной Истории. Грязь. Болезни. Наркотики. Религиозные помрачения населения целых материков. Почти повальное пьянство, ГЛОБАЛЬНОЕ умственное убожество!»

Подросток потряс головой: «Да откуда такие мысли? Почему это голова раскалывается от тяжелой похмельной боли? Ведь никакой другой жизни я не знал и не знаю! Просто не могу знать. Или…»

Он вскочил, охнув, схватился, за занывшую с новыми силами голову и очумело уставился в окно.

— Или — все же знал?!

В пространстве перед кроватью с хлопком возникла полупрозрачная просвечивающая фигура. Эти джинсы, эта рубашка, очки в стальной оправе с сильно увеличивающими линзами были мучительно знакомы. Тощий парнишка долгий миг растерянно смотрел на длинного, нескладного своего приятеля. Затем решительно и очень быстро спросил:

— O, it is Russia? Moscow, yes? What is You name, kiddo?

Не смотря на нелюбовь к инъязыкам, вопросы, на совесть вдолбленные в голову «англичанкой», хозяин узнал и быстро отреагировал. Даже раньше, чем разозлился или испугался:

— Hail, my name is Andrew, call me Andy. I'm Russian bad boy. So, and you?

Американец (подросток непонятно с чего был убежден, что его «гость» — янки) ухмыльнулся, блеснул очками.

— Weary good, Andy. Remember my «flat»: David Lee, 107, 27-th. street, Paris city, Illinoys, USA.

Параллельно подросток слышал где-то в голове синхронное: «Конечно. Прекрасно, Андрей, повторяю свою «квартиру»: Дэвид Ли, сто семь, 21-я улица, Париж, Иллинойс, США. Ты понял меня?»

— Й — yopp!!! — то ли по-русски, то ли по-английски отреагировал хозяин.

— Well! — рассмеялся янки, — Weary good. Activate me. Give me a message, please. By… Galaxmen.

И почти сразу же исчез с резким хлопком, обронив матовую металлическую чешуйку, с тоненьким «Пиннг» ударившуюся о подоконник. Подросток не заметил ухода полупрозрачного гостя. Ему стало не до гостей. Память, как взбесившаяся вода цунами, неслась внутри черепа, снося рамки привычного, земного существования.

— Господи! — прошептал подросток, шатаясь от того, что тяжко ворочалось внутри черепа, — О Господи Бож-же ж ты мой!!! Я же… Я — галаксмен?! Да… Да!

Тело бессильно опустилось на заскрипевшую койку. Это неслось как ураганы, как извержения вулканов, как атомные взрывы, как все вместе, одновременно, заключенное в ставшее сатанински прочным пространство черепа, выдержавшего слышный только самому зарождающемуся галаксмену треск и грохот нескончаемого хаоса рушащихся психотехнических барьеров и дамб ложной памяти. Сто тысяч звуков одновременно терзали слух чудовищной какофонией, а перед глазами мерцали миллионы кадров тогда-то виденного, и нервные пути сбивались, и путали сигналы, забившие все возможные дороги к центрам восприятия, отключающимся один за другим от перегрузки. Я хотел кричать — и не мог. Я хотел прекратить это — и тоже не мог. Оно должно было кончиться само. Скорее бы…