Гении неба

— Ну почему, почему за миг счастья мы должны платить годами ужаса и боли? Тебе хоть немного хорошо со мною? Я не очень противна? Я ждала тебя, если по вашему, долгих десять лет. И дождалась. Я такая старая… Мне уже целых семь циклов.

— Ты прекрасна, — прошептал я, пряча лицо в ароматных густых ее волосах, — Совсем тебя растрепал.

Она тихонько рассмеялась, отстранилась:

— Только не ври, хорошо? Ах, да какая разница! Даже если я кажусь тебе отвратительной, я заслужила прикосновение твоих рук, твоего лица!

Прижалась щекой:

— Нет, не слушай меня! Иначе ты проклянешь меня, не сейчас, позже, потом, после смерти.

Судорожно обняла за шею:

— У нас осталось так мало времени. Прошу тебя, подари мне немного счастья. Люби меня, как ты любил Хайру. Если только это можно. Пусть лучше это будешь ты, чем… Нет, не слушай меня, делай же что-нибудь, делай со мной — ведь потом будет поздно. Ты, наверно, думаешь, что я пьяная или сумасшедшая? Нет, просто я очень давно ждала тебя. Именно такого. Я просто так давно люблю тебя, и такое счастье — видеть тебя на самом деле, чувствовать твои сильные и самые нежные на свете руки… Это наша первая и последняя ночь…

Мы не заметили, когда Дэв с Тьелой покинули нас и перебрались наверх, для нас уже не существовало ни их, ни революций, ни Террис, ни Майи… Ничего.

— Я согласилась бы пройти в тысячу раз больше, чем прошла, я вынесла бы без единой жалобы все — ради этой последней ночи… Никто, никто, нигде и никогда не ласкал бы меня так, как ты. Ты плачешь? Не надо. Не время. Люби меня, я помогу тебе снять эту куртку, я не умею ничего, поэтому ты сам говори, что нужно делать, хорошо? Люби меня, ведь ты первый и последний мои мужчина. Делай со мной все, что хочется, все, что хочешь… Ведь завтра нас уже не будет, тебя — здесь, а меня — совсем…

И я тоже сходил с ума, я покрывал поцелуями ее тело от ног до головы и обратно, я стискивал ее и замирал, прежде чем совершить то, тайное, делающее девушку женщиной…

То всхлипывая, то прижимаясь в порыве нежности, она все шептала:

— Никто, никогда и нигде… Никто, никогда и нигде, любимый, не дал бы больше, чем дал мне ты… Как странно — и больно, и хорошо… Нет, никто и никогда… Нигде не был и не будет, как ты…

— Молчи, — прошептал я: — Время слов кончилось. Ласкай и целуй меня. И молчи. У нас так мало времени и так много любви, что мы не можем не превратить каждый миг в вечность… Что слова? Словами не передать ничего, они бессильны, а твой поцелуй как самое лучшее на свете, он жизнь и смерть, горе и счастье; мрак и свет…

— Так будем же ласкать друг друга, — отважно прошептала она, — Ведь этот миг уже никогда не повторится…

Так кончились слова, и потеряли друг друга, растворились друг в друге нескладный землянин — подросток и девчонка совсем неизвестного происхождения, остались сплетенные тела и горечь счастья. Только дрожь обостренного желания по коже и прерывистое дыхание, только бешеная дробь сердец под монотонный стук капель по стеклу. Только летящие мгновения, растягивающиеся в вечности экстаза…

Меня всегда грызет совесть, что сколько бы я не дал ей тогда, все равно я дал мизерно мало. Ведь за ее верность она получила всего три часа счастья. За добрый десяток лет — три часа. И без колебаний пожертвовала за них всем, что у нее было. Она созналась уже под утро. Я просил ее не делать такой глупости, я угрожал ей, — все бесполезно…

Когда серым забрезжил рассвет девятнадцатого августа одна тысяча девятьсот девяносто первого года, она обняла меня и жарко зашептала:

— Прости меня, сейчас я причиню тебе боль. Очень большую боль, но так нужно. Я люблю тебя и буду любить во всех воплощениях. Найди меня, когда ты станешь свободным, и я стану тебе кем ты захочешь. Прощай, любимый…

В спину вонзилась ледяная металлическая игла, взрыв боли прокатился по телу, парализовал и взорвал Вселенную. Настала смерть…

Часть вторая ГЕНИИ НЕБА

D: \ >… RAGONFIG.SYS

D: \ >…RAGOEXEC.BAT

System Started O.K.

«…Месть была невозможна. Хотя, конечно, это одно из высших наслаждений жизни, причем, как утверждают эксперты, холодная месть всего приятней на вкус».

«Из воспоминаний Ийона Тихого» Станислав Лем.

Растрепанные чахлые облачки повисли над серо-синей пустыней, контуры чуть дрожали в потоках сухого теплого воздуха. Чуть выше облаков, примерно в пяти километрах от унылой безжизненной поверхности планеты расстилалась незримая, неощутимая мысль. Холодная, лишенная эмоций и прошлого.

Этой мыслью был я.

Сейчас у меня не было ничего материального, но я как-то ухитрялся видеть, слышать и даже различал запахи.