Гении неба

Для тех, кто включился в эту серию с опозданием, сообщаю, что программное обеспечение для работы с синтезатором хранит небольшой имплант — специально вживляемый кусочек инертного вещества. Так вот. Чтобы сэкономить место для дорогих сердцу вещиц после установки импланта Хайрой в лаборатории на Майе, мне пришлось тем же вечером слегка изменить его содержимое. Я смог это сотворить, и теперь у любого синтезатора мог, кроме разных майанских штучек, получить самые свои любимые вещи, как то: дюжину сортов пива, дюжину напитков покрепче, больше чем десять сортов курева, примерно полусотню любимых терранских деликатесов, в том числе глазунью по-холостяцки и разумеется свой обожаемый палтус-фри в сметанно-горчично-томатном соусе.

Штучки с программами синтеза пахли «разжалованьем» с промывкой памяти, но игра стоила свеч. Тем более, что я и без того вне закона. По крайней мере — в цивилизованных мирах моей Вселенной. Новое маленькое преступление не меняло уже ничего. Зато теперь домашний терранский уют доступен у любого синтезатора со стандартными входами.

Честно говоря, дело не завершалось полусотней вкусностей, Пистолет Стечкина, изъятый с дальнего военного склада Дэвовым проектором, тоже имелся там. На всякий случай. И, конечно, патроны к нему, да другое-прочее, что может хоть изредка, но пригодится.

Выпивка с сигаретой привели меня в хорошее настроение, и автоматически стенографируя в тетрадь слова дракона, я улыбался, ловя кайф и жалея об одном — что не смог записать в программный чип знаменитую, бабушкину спиртовую кофеварку.

Морока продолжалась еще месяц, дни тянулись бесконечно в беспрерывном конспектировании занудного материала. Дракон придирался к каждой мелочи, а я считал нудиловку странной придурью и психовал. Как не психовать, когда космогония сроду не числилась в списке моих увлечений?

Мое легкомыслие сказалось: зачет, затеянный Тари, был провален с треском. На меня наорали, пригрозили держать на Тарии до тех пор, пока я не справлюсь с усвоением структур Мироздания — а это полтора десятка измерений, затем Тари потребовал трезвости, отсутствия табака и тетрадей, и погнал ту же ботву сначала, слово в слово. Естественно, я разозлился и стал нормально переваривать сказанное.

Во второй раз дракон остался доволен:

— Сразу бы так.

— О боги!!! Неужели я наконец свалю отсюда? — возопил я.

— Скатертью дорога! Аппаратура разблокирована, — проворчал дракон.

— Счастливо оставаться, — ухмыльнулся я, пристраивая на колени пульт управления.

— Пошел ты к черту, — прошипел он мне, — И поскорее!

— Твое общество мне тоже настохерепо.

— Если что, то я всегда здесь. Буду рад, если проведаешь лет через сто.

— Спасибо тебе за все, Тари! Обязательно заеду.

Пульт разгорелся разноцветными квадратиками, я прикоснулся к последним из них, все еще держа его панель на коленях.

Раздался резкий звук наподобие орудийного выстрела — это яйцо юниверскафа чуть дрогнуло, окутываясь матовой пеленой эргосферы, расшвыряв далеко вокруг многотонные обломки скал. Программа старта пришла в действие, мягкая поначалу перегрузка чуть заметно вдавила тело в энергоамортизатор, полусфера визора демонстрировала проваливающуюся в таратарары пустынную, мертвую Тарию, аппарат со скрежетом прошил мощный облачный спой, еще и еще, и в чаше распахнулся прилавок непревзойденного ювелира — Космоса, небрежной рукой разбросавшего по черному бархату пространства свои драгоценности.

Полуторная перегрузка ничуть не мешала моему новому телу, я наслаждался видом жиденьких созвездий местной захудалой Галактики, потягивая коньяк, жрал и дымил в свое удовольствие, и если чего мне и не хватало — так это только не обильной на практическую прикадную инфо книжонки. Романчика там какого-нибудь из жизни привидений.

Отойдя на приличное расстояние, юниверскаф запустил свои неказистые темпораторы и начал падение по оси времен, сходу набрав приличные темпы, что-то около миллиона лет в секунду за секунду.

Вселенные Тари тянулись далеко. Не один день мне предстояло отдыхать, потягивая то пиво, то чего покрепче, пока кончатся четыре Времени, засепенные его родственничками. Остановку в этих вечностях дракон категорически запретил, и я на удивление не испытывал желания нарушать его запрет. Общения с одним драконом предостаточно для моей закаленной нервной системы, и незачем испытывать ее на прочность.

Искрящийся звездный снег мельтешил в визоре, чуть слышно шелестел воздух, вытекая из синтезатора, чуть тише шелестел поглощающий воздух утилизатор. Почти ощутимо пульсировала энергия в сложных системах навигации и защиты, и уж совсем незаметно снаружи капсулы струилось чужое время.

Разбросав свое тело на невидимых, но упругих энерговихрях, я часами слепо смотрел в экран визора, наслаждаясь нехитрыми контрабандными удовольствиями в блаженном, животном бездумном существовании. Бодрствование мало отличалось от темного, лишенного снов, забытья.