Привычки богатой знатной дамы словно бы были отштампованы на каждом эритроците ее синей крови. Мне оставалось лишь удивляться тому, насколько непринужденно она вошла в эту роль. И ведь не я один, — многоопытный, тертый персонал элитного гостиного дома не заподозрил подделки, вот что озадачило и одновременно насторожило. Чем дальше, тем больше меня интересовало — кто она же она, каково ее прошлое?
Подсознание говорило, что моя маленькая подружка пока не опасна, и я не спешил предпринимать какие-то меры, чтобы раскопать ее историю. Известное дело — тайны вообще штука опасная. А у меня хватало и своих проблем. Я усмехнулся и подумал, что стал достаточно терпелив с недавних, но таких уже чужих школьных времен.
Пока она наводила ревизию среди богатого собрания просто старых, а иногда и бесценных свитков забытых авторов, что хранились в библиотеке покоев Радужного Мору, я пробовал местные вина, пополняя собрание напитков Валькирии особо приятными их марками, курил и вообще обживался.
Когда примитивное, но достаточно надежное электрическое освещение окончательно сменило свет угасающего дня, к остывающему ужину из библиотеки появилась Мани. Она была в восторге.
— Здесь такие ценные книги, капитан! Какая жалость, что вы не можете их прочитать и получить это изысканное удовольствие! Прошу вас, поймите меня и не браните слишком сильно…
— Но я и не собирался, — сказал я в бокал. Точнее в соломинку. Я оценивал сок плодов амалики. Мы немного поболтали, и я обнаружил, что если я чего хочу, — так это спать. Когда ужин закончился, точнее когда его закончила Мани, я сообщил, что иду на боковую. Мани опустила глаза:
— Эн Ди… Скажите, где мне лечь?
— Разумеется, в своей половине. Неужели же ты полагаешь, что я собирался и это тебе указывать: «сегодня спи именно на кремовом диване»?
Мне показалось, что по ее лицу промелькнула тень, но ручаться за это не буду, потому что тут же она улыбнулась и шутливо поклонилась:
— Разумеется, мой господин. Однако я предпочитаю спать поближе к вам. Ведь я свободна в этом?
— Гм. Конечно. Спокойных сновидений.
Ночью я полупроснулся от вспышки света и сдавленного стона ужаса, но тишина и темнота вновь убаюкали в огромной постели. Когда уже далеко не первые лучи светила проникли сквозь щель тяжелых гардин и коснулись век, я обнаружил еще не открыв глаз, что повязки на морде нет. Тогда я смутно припомнил ночное событие и разозлился. Мою подружку явно недостаточно часто били в детстве по рукам, иначе бы она не производила ночных инспекций. Я бы с удовольствием заскрипел зубами, но отсутствие нижней челюсти не дало возможности так выразить свою ярость. Поднявшись, увидел свою чудовищную морду в зеркале и с трудом удержался, чтобы не запустить в стекло что-нибудь поувесистее. Никогда до этого я не осознавал, насколько же отвратительно мое новое лицо, с его дряблой, грязно-серого цвета морщинистой кожей, с болтающимися от кошачьих глаз вниз складками и венчающими провал рта пятисантиметровыми клыками на фоне кожистого мешка, заменяющего отсутствующую нижнюю челюсть. Осьминог, наверно, решил бы, что это очень привлекательно.
Но я осьминогом отчего-то быть не желал.
Повязка лежала у кровати. Я подобрал ее и лениво оглядел комнату. У дверей в спальню я обнаружил маленький тапочек — тольпар, принадлежащий Мани. Поднимая его и присоединяя к повязке, я проворчал:
— «Этапы большого пути»!
За дверью, буквально в трех шагах нашелся и парный тапочек.
«Мани бежала из моей спальни, не помня себя от ужаса. Иначе она бы позже вернулась и подобрала свои потери, — подумал я, — А сейчас она скорее всего уже где-нибудь отсиживается, прихватив честно нажитые золотишко с побрякушками».
Я ошибся. Когда у самых дальних дверей влажные хлюпы в подушку достигли моего слуха, я понял, что я думал о Мани несколько лучше, чем требовалось.
«Если она и была нищенкой, то самое малое время, — подумал я, — Нищенки так себя не ведут!»
Намеренно не одевая повязку, я небрежно толкнул дверь и вошел.
Зареванная девушка на миг оторвалась от подушки, увидела меня и с криком зажмурилась:
— Нет, умоляю вас, лучше прикажите мне утопиться!
— Я не держу тебя, — спокойно произнес я, бросая к кровати ее шлепанцы, — Ты знаешь, где лежит золото. Возьми и уходи.
— Вы прогоняете меня? — с новыми силами прорыдала она в подушку. Я хмыкнул такой логичной логике всех женщин на свете и удалился.
Едва успев наложить перед зеркалом свою повязку, я услышал деликатное треньканье местного заменителя дверного звонка.
— Да?
Это оказался Тхонг.
— Что вам нужно? — довольно-таки хмуро спросил я его. Тхонг вежливо улыбнулся:
— Заранее прошу прощения, мы никогда не касаемся личной жизни своих клиентов, но прислуга сказала мне, что из покоев госпожи почти всю ночь доносился горький плач. Отсюда Вам, возможно, его не было слышно… Не заболела ли госпожа?
— Нет. У нее скончалась любимая кошка, — хмуро пробормотал я.