Гении неба

— Примите мои соболезнования, уважаемый сиятельный господин иностранец. Понимаю, что мой визит некстати, и все же рискую спросить, конечно не для себя, но для канцелярии наместника необходимы ваши имена, равно как и откуда, надолго ли вы сюда прибыли и также когда и куда собираетесь путешествовать далее. Формальности, знаете ли…

— Эн Ди и Мани Ши, — проворчал я, — Знатные персоны, путешествуем инкогнито. Этого достаточно. Ступайте, Тхонг. Видят небеса, что у меня сегодня нет настроения, чтобы разговаривать на такие неинтересные темы… Не обижайтесь, до свидания. Мы пробудем здесь еще дней двадцать или чуть больше, и я успею усмирить любопытство чиновников канцелярии Наместника.

Тхонг поклонился, дверь закрылась. В зал вползла зареванная дама:

— Прости меня!

— Уходишь или остаешься? Только коротко и ясно.

— Позвольте быть возле вас! — Мани снова начала всхлипывать, — Мне некуда идти… меня выгнали из дома.

— Даю тебе достаточно золота, чтобы везде быть дома.

— У меня никого нет, кроме вас, господин!

— Мне надоело ходить в повязке, женщина.

— Я попробую привыкнуть к Вашему лику, — прошептала она, содрогаясь всем телом.

— У меня отвратительный характер, скверные привычки.

— Я полюблю их, — сказала она, — Я попытаюсь.

— Я стану презирать тебя, морить голодом, избивать и вообще обходиться как с рабыней. Ты и теперь жаждешь остаться?

— Я вынесу и это.

— Знать бы еще, ради чего? — спросил я ее. Девушка промолчала.

— И все же? — поинтересовался я, — Я, знаешь ли, тоже любопытен. Иногда.

— Я… Я нуждаюсь… — промямлила она и снова замолчала.

— «Нуждаюсь»?! Тебе нужно еще золото? Сколько? Возьми и уходи, — предложил я в полной уверенности, что сейчас все прояснится.

Она дернулась как от удара хлыстом:

— Мне нужен ты, я люблю тебя!!!

— Не верю! — прорычал я, — Никогда более при мне не произноси этого слова!

— Но это правда, господин! — пискнула она, — Я полюбила…

— Не верю. Слово «любовь» — это одно из самых грязных ругательств, этой абстракцией всегда прикрывают куда более конкретные цели. Не смей его произносить, иначе я изуродую тебя, ясно? Сделаю тебя такой же чудовищно уродливой, каков сейчас сам! Хотя нет. Ты уверена, что любишь меня? Что ж, погляди! — сорвал повязку и вперился в ее глаза. Мани покачнулась, но продолжала, преодолевая ужас и отвращение, смотреть, не отводя в сторону и не закрывая глаз. И чем дольше она смотрела, тем меньше напряжения оставалось в ее фигуре. Прошло мнут пять, когда она судорожно вздохнула и переступив с ноги на ногу, попыталась даже улыбнуться:

— Теперь твое лицо не кажется таким ужасным… Эн Ди. Видишь, как быстро я привыкаю к нему? О чем ты задумался? Придумываешь новое наказание? Пожалуйста, прости меня. Или хотя бы намекни на причину своего гнева, я теряюсь в догадках!

— Хммм! Вторую неделю я не могу понять: если я захочу спать с тобой, так это будет наказание или милость?

Глаза Мани расширились:

— Не верю услыханному, повтори еще раз.

— Обойдешься. Я пошутил.

На щеках девушки засинели пятна. Точно как синяки от пощечин.

— Не могу понять — как могут в тебе лежать рядом благородство и холодная, изощренная жестокость?

— Не раскладывал по кучкам, вот как! Да, и вот еще что: если ты жаждешь рыдать, то делай это достаточно тихо, не собирая под двери всю прислугу заведения, как нынешней ночью, понятно?

— Теперь я понимаю, — прошептала она, — Прости меня.

— Боги простят. Ступай, женщина.

Мани низко поклонилась и плотно прикрыла за собой двери.

Сказать, что после этого я чувствовал себя паскудно — это ничего вообще не сказать. Беда в том, что я еще сильнее стал ее подозревать. Ведь любая женщина после такого унижения убежала бы на край света, как бы ни любила. Эта не убежала, а значит…

Вот в том-то и дело, что ничего не значит. Где грань? Нетути, господа.

И в пределах одной планетки все мы равные, и у каждого он свой. Что уж говорить про взаимопонимание существ не только разнопланетных, но и принадлежащих к разным видам разных биологий. Психополе тоже не абсолют.

К обеду она явилась в новом платье, ничем не давая повода вспомнить утреннюю экзекуцию. Разве только чаще стала говорить мне «ты», вот и вся разница. Словно так и надо мозги ей вправлять.

Отобедав, мы поехали кататься в заказанном экипаже и жизнь потекла своим чередом. Вот только подсознание теперь постоянно шептало: «она стала опасна». Я и не представлял тогда — насколько, а если бы мог представить, то бежал бы от нее без оглядки, но тогда и вся дальнейшая моя история стала бы совсем другой, и я нынешний, пишущий эти строки уже не был бы собою. И не было бы в моей жизни того горького счастья, которое не променяю на многие вечности сытого, бездумного существования…