Гении разведки

Недавно я еще раз прочитал воспоминания генерал-лейтенанта Лесли Гровса, руководителя военной части «Манхэттенского проекта», отвечавшего за безопасность и секретность работ на атомных объектах. Для меня его книга «Теперь об этом можно рассказать», вышедшая и у нас в 1964-м в Атомиздате, — образец того, как нельзя безоговорочно верить в свою неуязвимость. Гровс, конечно, не отец атомной бомбы Роберт Оппенгеймер. Но, отдадим генералу должное, он сделал все, чтобы возвести «железный занавес» между своими подчиненными и миром. Работал, судя по его же описанию, самоотверженно. Допустил лишь одну, но фатальную ошибку: уверовал в непроницаемость установленного им заслона, называл лабораторию в Лос-Аламосе «мертвой зоной».

Но если кто-то заслон возводит, то всегда найдутся другие, пытающиеся через него проникнуть. И это, как все мы теперь знаем, удалось советской разведке. Несколько американских ученых из Лос-Аламоса инициативно, то есть добровольно, сами вышли на советскую внешнюю разведку, предложив ей свои услуги. «Млад», он же Теодор Холл, в совершенно закрытом городке Альбукерке одарил нашего друга-агента «Лесли» — Лону Коэн кипами чертежей, которые она чудом доставила в Нью-Йорк и передала «Джонни» — разведчику Яцкову. Немецкий физик-антифашист Клаус Фукс добывал информацию из Лос-Аламоса, а позже из Англии. Итальянский физик Бруно Понтекорво, единственный из крупных ученых, решившийся на риск сотрудничества с советской разведкой, внес огромный вклад в создание первой советской атомной бомбы.

Но роль Жоржа Коваля, хочется, чтобы это было понято и осознанно читателем, совершенно особая. Военный — нелегал в почетнейшем звании солдата — единственный из наших соотечественников, из всех советских легальных и нелегальных разведчиков, кто сам, лично, без чьей-либо помощи проник на абсолютно закрытый (по мнению наивного генерала Гровса) американский атомный объект и передал бесценную информацию советской разведке.

Химику и способному инженеру не приходилось начинать свою деятельность с нуля, как многим другим агентам и резидентам. Используя полученные в Москве знания, он довольно быстро вникал в технологию обогащения урана. Своими глазами видел новейшее секретнейшее оборудование. Общался с замученными скучным бытием техниками, которым так хотелось душевно поговорить хоть с кем-то и рассказать, поведать, поделиться собственной осведомленностью о больших секретах. И «Дельмар» слушал, запоминал. Сумел все это, пусть на своем уровне, но обобщить, попытаться осмыслить весь технологический цикл. Понял, что ученые США заняты производством полония, который собираются использовать для подрыва атомного заряда. Об этом в СССР не знали.

Вырвался в свой первый отпуск и домчался на служебном джипе до заранее условленного места. Там его уже поджидал связник — непосредственный начальник. Вот о ком известно лишь одно — оперативный псевдоним «Фарадей». Ему и передавал «Дельмар» данные о производстве ядерных материалов — плутония, урана. И еще о том полониевом инициаторе, благодаря которому и осуществляется атомный взрыв.

А от «Фарадея» сведения добирались до Москвы, где их с особым нетерпением ждал молодой бородатый физик — в некотором смысле отец советской атомной бомбы и руководитель проекта по ее созданию Игорь Курчатов.

И все же, почему Жорж Коваль не вызвал никаких подозрений у американской контрразведки, как проморгали его люди Гровса? Найти ответ мне помог многолетний собственный корреспондент ТАСС в США Андрей Шитов, приславший целый ряд материалов о Ковале, в том числе из американской прессы. Он же по моей просьбе интересовался причинами «невнимания» спецслужб к Ковалю.

Издания «Smithsonian» и «Journal of Cold War Studies» объясняют неуловимость Джо прямо как в анекдоте о легендарном ковбое. Его никто не искал. Проморгали, ибо биография простого американского парня из бедной еврейской семьи была обыденна, безлика. А если Коваль чем-то и выделялся, то, как сочли, проанализировав его тесты IQ, быстротой мышления и сообразительностью. Но это совсем не повод для подозрений в шпионаже. Прошлое техника, а не инженера (кто ж знал о его советском дипломе?) Коваля представлялось типично американским, проверки не требующим. Первый же запрос в его родной Су-Сити опроверг бы это мгновенно. Но поверили, проверяли других, более важных по должности и положению в «Манхэттенском проекте», чем какой-то рядовой техник.

К тому же шла война, было не до копания в абсолютно прозрачных — на первый взгляд — биографиях. Требовалось как можно скорее дать результат: во что бы то ни стало сделать эту «малышку», как называли американцы атомную бомбу. И Коваль несколько лет умело пользовался всегдашним, типично американским и в принципе неплохим умением выжимать нужный результат, несмотря ни на что и не обращая внимания на частности и мелкие детали.