Генрих Сапгир. Классик авангарда

Сапгир попал в Америку, когда хоронили Бродского, в конце января 1996 года. Им так и не суждено было увидеться в Америке, а после отъезда Бродского из Советского Союза они виделись один раз, в 1990 году, на поэтическом фестивале в Белграде. Сапгир вспоминал об этой встрече: «На мой вопрос о его родителях, которых я знал, ответил коротко и страшно: „Трупы“. Он показался мне старым, холодноватым и саркастичным, но приглядевшись, я увидел, что это ирония, главным образом, направленная на самого себя. В последний раз, совсем недавно [это писалось в 1996–1997 годах], я увидел уже не Иосифа, а тело Иосифа в гробу с откинутой крышкой-половинкой <…> в похоронном доме на Бликкер-стрит <…> в Нью-Йорке»[314].

Последние книги Сапгира, которые холодят предчувствием смерти и горячат осознанием высшей гармонии творчества, заслуживают отдельного аналитического исследования. Мы уже выделяли «Три жизни: Мемуары с ангелами, написанные в Красково» (лето 1999); в этой книге Сапгир в полной мере воплощается как «художник памяти» — скорее набоковского, чем прустовского направления. Самым замечательным из сапгировских творений 1999 года нам представляются раздел «Стихи с предметами» в книге «Тактильные инструменты»[315]. Ничего подобного в русской поэзии не было.

Принципом действия эти перформативно-медитативные стихи Сапгира напоминают психологические медитативные упражнения, которые проделывают с целью релаксации и снятия напряжения. (В одном из последних в книге стихотворений в прозе Сапгир даже описывает «Замедлитель, или психологический прибор для замедления времени»[316].) Такие упражнения изначально пришли на Запад из восточных культур (йога). В распространенных на сегодняшний день формах они обыкновенно воспринимаются с живого голоса или с записи и предлагают слушателю закрыть глаза и представить себе — именно представить — запах разрезанного на две половинки лимона, шум прибоя, теньканье птиц в хвойном бору, аромат только что постриженного газона, ощущение, испытываемое при погружении в ванну или же при прикосновении тыльной стороной ладони к вельвету, бархату, парче etc. Такие психологические упражнения, как и многие из «Стихов с предметами» Сапгира, направлены на переход от словесного к умозрительно представленному в виде визуальных, слышимых и ощущаемых образов:

Тактильный опус No. 1 (исполняется на тактильном инструменте)

(Наждак грубый, наждак, неструганная доска, соль, песок, наждак мелкий, порох, выворотка, бархат, вельвет, кожа, картон, бумага оберточная, дерево полированное, сатин, шелк, лавсан, бумага, стекло, хрусталь, пластик. Три октавы.)

Порох, бархат и вельвет!
Порох, бархат и вельвет!
соль, песок, наждак,
песок, соль,
песок, соль,
Наждак!
Наждак грубый! <…>[317]

.

Кроме того, в таких упражнениях нередко предлагается сосредоточиться на одной части тела и снимать с нее напряжение посредством осознанного дыхания и концентрации внимания. Похожий принцип действует у Сапгира:

Волосы. Потрескивает электричество, грозовая ночь в степи. Я слышу, пахнет Крымом и полынью.

Лоб холодит. Мы идем в Зауральские степи с пронизывающим ветром.

Брови. И — разлетаются чайки над заливом Чарджоу. Тысяча птиц — тысяча красавиц. <…>

Верхняя губа. Дорога в горах. Где палец обрезал осокой у воды на полпути в Тихую бухту. Полуоткрыта («Губы и руки»)[318].

Особая прелесть этих стихов в зыбкости и перетекаемости границ между умозрительностью ощущения и реальным приглашением к (метафизическому контакту с предметами. «Поэзия в них, — как заметил Борис Колымагин, — неотделима от работы с воображаемым предметом <…>»[319]. Недаром упомянуто загадочное «четвертое измерение»: «Играть на духовной трубе не надо учиться. Просто дуйте в мундштук и жмите на растушеванные вентили. Ту музыку, которую будут слышать обитатели четвертого измерения, все равно никто здесь не услышит. Но зато там — все сферы будут дрожать, и звучать, и показывать друг другу язык, греметь и прыгать. // Наиболее чувствительные из нас смогут видеть эхо музыки <…>»[320].