Генрих Шестой глазами Шекспира

– За что ты нападаешь на лорда Сеффолка? Он, как и все мы, скорбит о твоем дядюшке, хоть Глостер и был его врагом. Да и мне Хамфри не был другом, но я тоже расстроена и переживаю. Если бы я могла оживить Глостера, я была бы только рада, потому что его смерть для меня – беда. Сам подумай, все знают, что я к нему плохо относилась, и теперь будут говорить, что это я его погубила. От его смерти я получу только клеветнические наветы и позорные подозрения.

Ну, что тут сказать… Об избытке ума у Маргариты этот монолог никак не свидетельствует. Вместо того чтобы говорить: «Нельзя ругать Сеффолка за известие о смерти, он не виноват, виновата судьба», она начинает оправдываться, дескать, я к смерти Глостера не причастна, мне самой эта смерть не выгодна. А кто говорит о ее причастности? Пока еще никто. Кто вообще хоть слово сказал о том, что к смерти герцога кто-то причастен? Разве было сказано, что Глостер убит? Нет, сказано только, что он найден мертвым в своей постели. Типа «сам умер во сне». Куда это понесло нашу королеву поперед батьки? Тут мне видится только два объяснения. Первое: Шекспир точно так же, как и мы, читатели, видит в Маргарите почти клиническую дуру (уж простите за резкость), и в этом случае ее слова вполне понятны. Второе: автор очень торопится и не замечает отсутствия логических связок между репликами разных персонажей. А может, и замечает, но ленится придумывать и вписывать нужные слова. Вывод остается на ваше усмотрение. Возможно, вы придумаете и третий вариант объяснения, и четвертый, и даже пятый.

– О горе мне! Несчастный дядя Глостер! – слезно причитает король.

Далее следует весьма многословный монолог Маргариты (более страницы текста), суть которого я попытаюсь изложить покороче.

– Горюешь о дяде? Лучше обо мне горюй. Ну что ты отвернулся? Не хочешь смотреть на меня? Понятное дело, ты любил только Хамфри, до всех прочих тебе и дела нет. Ты и меня не любишь. Для тебя твой дядя – свет в окошке, а на меня тебе плевать. Может, ты забыл, как я ради брака с тобой бросила родной край, бросила отца, все, что мне дорого, и потащилась к тебе за тридевять земель, плыла на корабле через пролив, рискуя утонуть? И все ради чего? Ради того, чтобы ты любил Глостера больше, чем свою законную жену. Ты был бы только рад, если бы умерла я, а не Глостер.

Шум за сценой.

Входят Уорик и Солсбери. Народ теснится к дверям.

Являются, стало быть, папа и сын Невиллы, и сын, граф Уорик, с места в карьер начинает выкатывать обвинения:

– Государь, в народе пошли разговоры, что наш любимый герцог Глостер злодейски убит Сеффолком и кардиналом Бофором. Назревает бунт. Я успокоил людей, как мог, и пообещал, что им сообщат подлинную причину смерти Глостера.

– Это правда, Хамфри, Глостер скончался, – печально подтверждает король. – Но как он умер и от чего – знает только Бог. Пойди в его покои, посмотри на тело своими глазами и рассуди, какова причина смерти.

Отлично! Граф Уорик у нас, оказывается, квалифицированный судмедэксперт. Ну-ну.

– Конечно, ваше величество, я так и сделаю, – отвечает Уорик и просит своего отца остаться и побыть «с мятежною толпой».

Уорик уходит.

А король, в полном соответствии со своим характером, начинает молиться, обращаясь к Господу:

– Судья Всевышний, прогони от меня мысль о том, что бедного Хамфри убили! И прости, если мои подозрения ложны.

Значит, подозрения у Генриха Шестого все-таки есть. Доверчивый-доверчивый, а нос держит по ветру.

Входит Уорик, неся вместе с несколькими придворными кровать, на которой лежит мертвый Глостер.

– Подойдите, государь, и сами посмотрите на труп, – предлагает Невилл-младший. – Я уверен, что смерть славного герцога Глостера была насильственной.

– С чего ты это взял? – спрашивает Сеффолк.

– А посмотри на его лицо. Я за свою жизнь повидал немало тех, кто умер своей смертью. Их лица обычно бледные, бескровные, землистого цвета. А у Хамфри лицо темное, почти черное от прилившей крови, глаза широко раскрыты, ноздри раздуты, руки раскинуты, как будто он сопротивлялся кому-то, борясь за жизнь. Это типичная картина удушения. У меня нет ни малейших сомнений, что он убит, об этом говорят все улики.

Сеффолк изображает недоумение:

– Так кто же мог его убить? Мы с Бофором его оберегали, как велел король. Ты же не думаешь, что мы убийцы?

– Вы оба его враги, – заявляет Уорик. – И воспользовались тем, что именно вам поручили его охрану. Не думаю, что вы с ним обходились как с лучшим другом. Скорее наоборот.

Маргарита возмущена таким пассажем.

– Ты что, подозреваешь этих лордов в убийстве Глостера?

– Мадам, если вы видите окровавленного убитого быка, а рядом с ним – мясника с топором, то к какому выводу вы придете? А если в гнезде у коршуна найдут мертвого скворца, разве не очевидно, как погибла несчастная птица, даже если клюв коршуна не в крови? – витиевато отвечает граф Уорик. – По-моему, подозрения абсолютно обоснованы.