Генрих VIII. Казнь

Разглядывая с любопытством молодого правителя, сохраняя почтение на спокойном лице, ответил, мысленно подсчитав:

— Почти восемнадцать, должно быть.

Взглянув недоверчиво, точно тоже прикидывал быстро в уме, Генрих с удивлением протянул:

— Но ведь ты не изменился совсем.

Отозвался:

— Зато вы повзрослели, ваше величество.

Сильно тряхнув тогда ещё длинными волосами по моде рыцарей прежних времён, Генрих воскликнул сердито:

— Повзрослел, да, видно, не набрался ума! Ссориться с Карлом, торговаться с французскими лордами, всегда готовыми поднять оружие на своего короля, позволительно сколько угодно, а шутить с торговлей, как видно, нельзя!

Подтвердил:

— Торговля, земледелие и ремесла составляют благосостояние Англии...

Король не позволил договорить:

— Мой первый опыт оказался очень тяжёл, но я повинуюсь ему. Он мне помог разглядеть, что нынче и земледелие, и ремесла в руках у торговых людей. Они заводят мануфактуры и покупают земли у лордов.

Мор подсказал:

— И дают деньги казне.

Генрих подхватил оживлённо:

— Мало, мало дают! Мне необходимо в десять раз больше. Деньги нынче решают всё!

Поправил:

— Многое, но не всё, ведь во Фландрии я никому ничего не платил. Больше того, справедливо сказать, что ими питается земледелие и торговля, строятся города, создаётся армия, флот, но ещё больше в них таится разрушительных сил.

Раздвинув крепкие ноги бегуна и борца, откинув молодое мускулистое тело назад, обхватив руками широкую грудь, Генрих переиначил слишком легко:

— Вот и я говорю, нужда в них поправила то, что мы чуть не испортили с Карлом.

Карл тут был ни при чём, Генрих сам чуть было всё не испортил, и Мор напомнил ему:

— Цена на хлеб поднялась во многих местах. Шерсть возросла в цене так, что стала бедным не по карману, а ведь бедным она идёт на одежду, и потому многие остаются без дела и становятся праздными.

Король рассмеялся легко и свободно:

— Полно, полно об этом! Беда миновала. Своё поручение ты исполнил блестяще. Курьеры всякий день доносили о ходе переговоров, и я, следя за твоими шагами, тоже кое-чему научился, а за науку надо платить. Так вот я плачу, я плачу! Я назначаю тебе ежегодную пенсию!

Монарх улыбнулся лукаво, точно вспомнил о чём-то очень смешном, и прибавил смеясь:

— Скажем, сто фунтов. Надеюсь, этого будет довольно, чтобы мы были в расчёте?

Вдруг что-то понял, скорей угадал, но в тот миг разобраться не смог, что именно угадалось ему в характере короля. Лишь ощущал, что угадывалось самое главное, но не в том, о чём подумал сначала, не в характере. Угадывалось именно то, что искал все эти годы. По этой причине ответил он почти машинально, страшась упустить мелькнувшую мысль, пытаясь тотчас схватить и обдумать её, с дрожью в голосе понимая, что ответ каким-то образом является лишь продолжением его неосознанной мысли:

— Я польщён вашей милостью, благодарен вам за неё. Надеюсь, вы простите меня, однако, к несчастью, принять её не могу.

Генрих рассмеялся язвительно, кротко, разводя с досадой руками:

— Тебе мало ста фунтов?

Ему не надо было считать, знал и так, что эти сто фунтов, соединённые с его прекрасными заработками, навсегда обеспечили бы достаток огромной семье, как знал и то, что не взял бы и тысячи фунтов, даже если бы прозябал в нищете, но ощущал до боли в висках, что не может принять этой пенсии не только из гордости, но ещё по какой-то иной, более важной причине, и ответил сухо, глядя самодержцу прямо в глаза:

— Вполне достаточно, ваше величество. Даже слишком выгодно для меня.

Генрих нахмурился, замолчал, теребя свой странный, тонкий, без переносицы нос, прикрывая глаза, и вдруг почти виновато спросил:

— Разве пенсия унижает тебя?

Ответил просто и честно:

— Нисколько. Я не считаю для себя оскорбитель ной пенсию, которую вы готовы назначить мне за труды.

Тогда на него уставились голодные выпуклые стальные глаза, точно пронзали насквозь:

— Тогда что?

Нечто важное упорное ускользало. Преследуя по пятам это нечто, ухищряясь вот-вот догнать его и схватить, нерешительно выдавил из себя, точно отчёта не отдавал, что говорит:

— Зачем вам новый слуга?

Король усмехнулся, прищурился:

— Как зачем? Вокруг меня слишком много глупцов. Мне необходимы умные слуги. Хотя бы один.

Показалось, что близится к цели, медленно, в раздумье сказал, вдруг почти с вызовом взглянув в эти выпуклые стальные глаза:

— Приняв пенсию из рук короля, я буду вынужден отказаться от нынешнего моего положения, которое любого другого предпочтительней для меня, даже лучше всех остальных. Или, чего ни под каким видом я не желаю, рискую восстановить против себя многих сограждан.

Генрих вздрогнул и вскинул голову, как норовистый конь, оскорблённый прикосновением шпор:

— Ты дорожишь мнением черни? Ты боишься её?

Его глаза слегка улыбнулись, открыто поглядел на короля и твёрдо сказал:

— Да, именно так, мнения моих сограждан я ужасно боюсь, потому что уважаю их.

Генрих откинулся, переменил позу и произнёс, надменно складывая тонкие губы:

— Тебе не следует опасаться мнения черни. Я умею защищать моих слуг.

Казалось, был уже близко: