– Дак чо, – возражает Люська. – Ему же холодно было… Страшно.
После завтрака Борман куда-то уходит, и командовать некому.
– Жертва, скачи котлы драить! – тут же распоряжается Градусов.
– А почему я, а не Чеба? Он тоже дежурный!
– Потому что ты струбец, понял? Чеба, пошли чум сворачивать!
Мы начинаем сворачивать палатку. Градусов залезает внутрь и выбрасывает оттуда вещи, потом шест. Шатёр парашютом опускается, накрывая Градусова. Из леса выходит Борман. Мы с Овечкиным сворачиваем гремящий от холода тент. И тут с реки доносится Люськин истошный вопль:
– Катамаран уплыл!..
На миг нас всех парализует. Маша, сидящая у костра, приподнимается и вытягивается в струнку, глядя на реку. Демон, лежащий рядом, обеспокоенно разгоняет ладонью перед лицом дым сигареты. Потом мы дружно срываемся и мчимся на берег. Градусов бьётся в палатке в поисках выхода, как рыба в сети.
По реке медленно плывет наш катамаран. За ним в воде хвостом тащится чалка. Посреди катамарана, как посреди эшафота, на коленях стоит Тютин, прижимая к груди котелок. Он залез мыть котлы на катамаран, и, пока возился, катамаран тихо сполз с отмели и поплыл сам по себе. Люська, как провожающая за подножкой вагона, бежит за катамараном вдоль кромки реки, зажав рот ладонями и вытаращившись на Тютина, как на покойника, который секунду назад был жив, хрустел сухарями и даже не помышлял о внезапной гибели.
Борман первым вылетает к воде и мечется по берегу.
– Хватай чалку!.. – ору я ему.
Борман суетливо забегает в сапогах в воду и тянется за верёвкой, но не дотягивается какие-то три вершка. Он беспомощно оборачивается и говорит:
– Глубже не могу зайти!.. Сапоги зальёт!.. Последние сухие носки остались!..
– Котелком греби!.. – кричит Тютину Овечкин.
Тютин торопливо и бестолково гребёт котелком. Катамаран начинает вращаться вокруг своей оси и отходит от берега ещё дальше.
– Надо за ним плыть! – решается Чебыкин.
– С дор-роги!!! – слышится сзади рёв Градусова.
Мы шарахаемся в разные стороны. Между нами, напяливая спасжилет, с веслом в руке пролетает Градусов и бухается в воду. Люська визжит. Градусов, взбивая фонтаны брызг, с пушечным гулом колотит сапогами и рукой. Красный спасжилет и рыжая шевелюра добираются до катамарана. Забросив весло, Градусов вываливается на каркас.
Первым делом он отвешивает Тютину пинка. Тютин воет, закрываясь котелком. Схватив весло, Градусов пятью гребками утыкает катамаран в берег. Чебыкин цапает чалку. Градусов спрыгивает на землю и злобно топает к костру. На ходу он сдирает с себя спасжилет, куртку, свитер и всё это шваркает себе под ноги.
– Обсушился, блин!.. – разоряется он. – Зашиб-бись!.. Аж вспотел, как припекло!.. Бивни!..
Люська виновато трусит за Градусовым, подбирая его шмотки.
– Ну дак чо… – бормочет она.
Градусов вдруг останавливается и утыкает палец в Бормана.
– Сапоги ему промочить жаль! До Перми бы в них и чапал, если бы катамаран уплыл! В гроб себе их положи, с дарственной надписью: «Дорогому Борману с любовью от Бормана»! К-хапитан штопаный!..
…И снова река, и снова тайга, синие хребты на горизонте, белые скалы над тёмной водой, плеск вёсел, поскрипывание каркаса. Я задремываю прямо на ходу. Тогда я отодвигаю весло и укладываюсь на продуктовый мешок. Никто не возражает. Дрёма заволакивает глаза. Сквозь её радужное сияние я молча и безвозмездно наслаждаюсь Машей, сидящей рядом, – линиями её рук, плеч, склонённой головы. Катамаран покачивается, словно гамак. Я засыпаю с дивным ощущением дороги, которая вечно будет бежать подо мною.
Не знаю, сколько я проспал: час? два? три? Я просыпаюсь, оцепенев от холода. Небо вновь затянуто серыми тучами. Ну откуда они только берутся? Я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками, но не встаю. Я слушаю, как судачат отцы.
Градусов опять за что-то наезжает на Бормана.
– Господи, Градусов, – спокойно, но с сердцем говорит Борман, – что бы я ни сделал, всё тебе не нравится, всё не так, всякий раз хайло разеваешь. Да командуй ты сам! Жалко мне, что ли?
– Нет уж! – мстительно отвечает Градусов. – Раз уж все такие мудрые, тебя выбрали, ты и командуй! Куда уж нам – косопузым, фанерным!..
– Он хочет, чтобы к нему на коленках приползли, – замечает Маша и пищит: – Градусничек, миленький, скомандуй нам чего-нибудь, а то мы такие дураки-и!..
– А нет, поди? – злится Градусов. – Не дураки, да? Ты-то, конечно, не дура! Самая правильная у нас! Так нельзя делать, так нельзя говорить!.. Не чешитесь, в носу не ковыряйтесь, на сапоги не писайте!.. Одна ты лучше всех разбираешься, как чего надо! Географа вон вообще под лавку запинала!
– Не твоё дело! – бешено отвечает Маша.
– Ваще жара!.. – хихикая, удивляется Чебыкин.
– Убьёт кого-нибудь рыжий, точно, – покорно вздыхает Тютин.
– Заткнись, Градусов, не лезь, куда не просят, – угрюмо говорит Овечкин.
– А-а, как же! – вопит Градусов. – Машеньку евонную бриллиантовую задели! Трондец всему! Весь поход, Овчин, ей в пуп дышишь!
– Дак чо ты взъелся-то на всех? – урезонивает Градусова Люська. – Ну хочешь, выберем тебя капитаном?
– Идите, блин, вы все на хрен, бивни!..