Данная «закономерность» рассматривалась как влияние традиции месторазвития на политическое руководство Советского Союза. Причем, те, кто воспринимал ее, оказывались победителями во внутрипартийной борьбе. В этом был залог успеха В. И. Ленина, которого Савицкий, несмотря на явную неприязнь, считал патриотом: «патриотизм Ленина был связан с сознанием отсталости России – в экономическом и политическом отношениях»[783]
. Кроме того, справедливо отмечалось, что Ленин часто прибегал к аргументам национального характера во время борьбы с интервентами[784]. В этом же – причины побед «интегрального коммуниста», и одновременно «евразийского националиста», но главное, настоящего патриота, по мнению Савицкого, И. В. Сталина[785]. Отметим, что под патриотизмом Петр Николаевич подразумевал также и стремление к утверждению мощи государства[786].По убеждению евразийского лидера, Сталин осознавал евразийскую задачу построения особого мира России-Евразии, что «выступало» в его высказываниях о социалистическом строительстве, но «играя, на «национальной струне», он шел по другому, специфически коммунистическому пути
»[787].Савицкий подмечал, что именно Сталин первый стал культивировать «особый патриотизм» того Российского мира: «ни одна большая его речь не обходится без ярких образов из области русской литературы», чаще, чем другие он говорил о «русских большевиках», «русских посольствах» и т. д.[788]
С 1936 г., по замечанию Савицкого, Сталин пытался насаждать «историчность» мышления, уважение к национальной истории в окружающей его среде[789]. Савицкий утверждал, что во многом благодаря Сталину «интернационализм официальной идеологии «преисполнен до краев национальными мотивами», что советская жизнь полна «пафоса Родины и пространства»[790]. Здесь он ссылался на «геополитические мотивы» поэзии и прозы в СССР («Много в ней лесов, полей, и рек…»).Первую попытку перегруппировки сил Савицкий связывал с «зиновьевской» оппозицией 1925 г.[791]
В борьбе с ней и с интернационалистом Л. Д. Троцким, Петр Николаевич поддерживал И. В. Сталина, стоявшего в центре вихря «национал-коммунизма». Савицкий отмечал: «Логика развития политики коммунистической системы несомненно на стороне оппозиционеров.С другой стороны, «выстрел в Кирова являлся репликой на «нео-нэп» начавшегося в 1932 г., когда Сталин, по мнению Савицкого, углубил «евразийскую» направленность своей политики, выдвинув лозунг в 1933 г. «о необходимости сделать всех колхозников зажиточными», что рассматривалось евразийцами как путь к «нормализации»[794]
.Неприятие левой оппозиции компенсировалось сочувственным отношением Савицкого к представителям правого уклона, как к «государственникам» и «ревнителям интересов особого мира Евразии внутри ВКП (б)» – той части партийного аппарата, на которую евразийцы хотели делать ставку в «национальном деле» преобразования Коммунистической партии в Евразийскую[795]
. Отстаивая их позиции, евразийский лидер заявлял: «Правые хотели того же, что и Сталин, только путем меньших жертв и меньших осложнений»[796]. Он считал, что концепция Бухарина на 1930 г. в большей степени отвечает «демотичности», чем линия Сталина[797]. А в 1937 г. негодовал по поводу обвинений в адрес «почвенников» Бухарина и Рыкова в равнодушии к Отечеству[798]. Полностью разделял позиции «компетентного специалиста» Сырцова и Ломинадзе, «стоявших за трезвость в оценке положения и за некоторую осмотрительность в темпах»[799].При этом Савицкий признавал их реальную угрозу Сталину, поскольку связи правых во всем административном аппарате были настолько велики, что вожди их и после устранения своего с командных должностей, продолжали фактически составлять подпольное «второе» правительство»[800]
.