Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»

В то время я была такая деловая девушка из Нью-Йорка, и меня удивляло, что, когда я заходила на Фонтанку, 145, появлялось ощущение, будто времени вообще не существует – потому что было непонятно, ночь сейчас или день. Люди постоянно приходят-уходят, играет музыка, все танцуют, часы сломаны, телефонов нет. Для меня это было удивительно, как будто другой мир, который существует отдельно, и люди, живущие в нем, просто игнорируют официальный мир. Мне это было очень интересно. Это был какой-то уникальный остров. Никто не говорил: «Здравствуйте, меня зовут так-то, я занимаюсь тем-этим…» – никому это не было интересно. Я видела людей, наверное, 5 лет, но даже не знала ни их фамилий, ни чем они занимаются – это было не важно. Важным было то, что происходило здесь и сейчас, разговор о философии, о музыке, об искусстве – прямо сейчас, в данную секунду, а все остальное было не важно. Мир, который вокруг нас, – плохой, поэтому мы создаем свой мир. А еще все эти люди очень жаждали информации, и я привозила им музыку и журналы.

Я попала в две группировки: первая, как я ее называю, «гребенщиковщина», а вторая – Фонтанка. Это были разные группировки. «Гребенщиковщина» – это такая хиппановская публика, хотя, как я говорила, у него (Б. Гребенщиков. – Примеч. авт.) был период глэм-роковый – для меня самый любимый. А на Фонтанке было гендерно-толерантно, скажем так… Обычно мне говорили, что на Фонтанке одни педерасты… (Смеется.) На Фонтанку не пускали на танцы «гребенщиковщину». Были такие моменты. Но я старалась со всеми общаться, потому что, в принципе, они все были хорошие, просто разные.

Мне кажется, что на Фонтанке и Тимур был лидером, и Георгий был лидером… Ну, Тимур был «духовным» лидером, гуру. Тимур был таким бескорыстным, и все это чувствовали, что он очень умный человек, очень веселый и всем хотел помочь. Когда кто-то ссорился, ругался между собой, то он их мирил. Они садились с ним вместе, все обсуждали… Он старался делать так, чтобы люди не ссорились, считал, что все должны быть вместе и помогать друг другу. Если у кого-то не было денег, а это бывало очень часто, он брал картины в залог, давал деньги. В общем, поддерживал всех. А Георгий был создателем стиля, как мне кажется. Он был самый стильный, все смотрели на Георгия и старались… как это сказать… Быть похожим. Или хотя бы чтобы он не ругал их за то, как они выглядят». (Смеется.)

Роберт Сюндюков:

«Цой для Георгия всегда был безусловным авторитетом, но в то же время не было какого-то низкопоклонства. Вообще в людях он ценил ум. Очень уважал, например, Бориса Гребенщикова, может, кого-то это и удивит, не знаю. Хотя, конечно, Борина музыка – совсем не то, что он любил. Но Гребенщикова Георгий ценил, и Шагина, кстати, тоже. Георгия многие музыканты знали, кто только к нему не приезжал: Pet Shop Boys, Duran Duran, Милен Фармер и так далее… Не в каждой питерской квартире встретишь таких людей! Но и за пределами России он тоже со многими и дружил, и общался. С Фрэнки Наклз, например. У Георгия была куча пластинок с дарственными надписями от Фрэнки, который тоже умер недавно, к сожалению».

В ноябре 1989 года состоялась серия больших концертов «Кино» в СКК им. Ленина в Ленинграде.

Александр Сенин:

«Наш совместный с «Кино» трехдневный заруб на сцене СКК точно был бы невозможен без нашей с обоими Юриками в частности и с группой «Кино» вообще взаимной симпатии. Цой был то в Москве, то в Киеве, то в Алма-Ате, Юрий «Владимирович» был недосягаем («Боги спускаются к нам, дыша дорогим коньяком…») – так что группу на разогрев выбирали остальные музыканты «Кино», и выбрали они нас. Мы справились.

Но это было не просто – у гопников тогда было принято кидать на сцену все подряд (кубики Рубика были еще популярны), а никаких решеток-ограждений перед сценой не было. Я, помню, вынул из своей бочки полбуханки круглого черного хлеба (установки у нас с Юрой были сепарированы). Но я-то играл сидя, а вот Густаву было труднее. Представьте себе бутылку, завернутую в шарф и в вас запущенную… Обмен aftershow впечатлениями у гитаристов сводился к демонстрации ими ловких увертываний в отражении летящих в них бенгальских огней и зажигалок. Полный Blues Brothers на сцене! И почти уже Beatles снаружи.

Нам троим было забавно на свой концерт в СКК добираться в битком забитых поклонниками «Кино» вагонах метро. Густав сказал тогда о СКК: «Круглая огромная шайба в темноте, и по периметру люди к этой летающей тарелке реками текут. Исход». Одна из мощнейших моих жизненных инициаций.

Да, последними словами Виктора Цоя мне на выходе из СКК перед погружением его в машину, окруженную толпой поклонников, стали: «Хорошая у тебя группа, Сашка. Давайте вместе (гастроли-концерты) играть. Позвоните Айзеншпису». Но мы не позвонили. И эти планы остались там же, где и пленка с нашими первыми песнями».

Светлана Кунихина: