Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»

«Мне нравился Цой (без фанатизма), но я понятия не имела, что Густав – это Юра! Наш милый, застенчивый, скромный Юра! И только потом, разглядывая фото, я его узнала. Про его картины, соответственно, тоже узнала постфактум. Мне они нравятся! Он для меня остался милым застенчивым рыжим мальчиком из хорошей питерской интеллигентной семьи.

«Кино» – это группа моего поколения. Соответственно, и отношение к ней особое. Для моего круга они были круче всех. Круче Макаревича и Гребенщикова. Слова и ритм их песен-гимнов завораживали и поражали смелостью и ясностью мыслей. При этом они как бы были свои, из Купчино и с Васьки. Мы как-то вечером ехали с мужем от моей мамы, из Купчино на Васильевский остров, а на Будапештской голосовал на дороге Цой. Муж до сих пор рассказывает, как мы его подвозили».

В конце 89-го года Тимур Новиков провозгласил новое направление в искусстве, противостоящее модернизму и выступающее за сохранение и возрождение классического искусства – неоакадемизм.

В 1990-м году работы Георгия Гурьянова приняли участие в проекте «Молодость и красота в искусстве», проведенном Тимуром Новиковым и Дуней Смирновой в ленинградском Доме ученых.

Владимир Дайбов:

«После арефьевского круга неоакадемизм, провозглашенный Тимуром Новиковым, был для меня самым значительным явлением в культурной и художественной жизни. К неоакадемизму у меня отношение ровное, «новые дикие» мне очень близки по духу, но, повторюсь, все, включая неоакадемизм, мне кажется очень интересным. Он продиктован полной свободой выбора, и не только одного Тимура Новикова, но и других талантливых художников, музыкантов и просто неординарных личностей».

Жоэль Бастенер (перевод Натальи Разлоговой):

«Гурьянов всегда предпочитал быть в стороне, никогда не участвовал в наших с Цоем разговорах, поэтому мы с ним довольно долго привыкали друг к другу. Наши первые содержательные беседы состоялись лишь в мае 1990 года, когда группа «Кино» гастролировала с группой Noir Désir. Мы с Каспаряном часами болтали в тамбуре вагона, который вез нас по маршруту Петербург-Симферополь. Говорили обо всем и ни о чем, о личном и даже интимном. Вот тогда-то Гурьянов и поразил меня: за его отстраненностью проступили вдруг уверенные трезвые оценки, четкие суждения о том, какими качествами и потенциалом обладают близкие ему люди, а каких лишены. Что касается меня, то я был абсолютно безоружен перед его взглядом, который, подобно лазеру, прожигал насквозь.

Гурьянов чувствовал, что в России я оказался не случайно, понял, что мною двигал вызов, желание уничтожить в себе невинного французика, избалованного жизнью. И эта моя черта ему очень импонировала, несмотря на очевидный восторг, который у него вызывала западноевропейская социальная модель. При этом он не презирал свою страну, был глубоко привязан к родному городу, родному языку, всему тому, что делало его до глубины души русским».

С февраля по апрель и с мая по июнь 1990 года прошли последние гастрольные туры «Кино» по Советскому Союзу. 24 июня на арене «Лужники» в Москве состоялся последний концерт группы «Кино».

Федор Лавров:

«Георгий нисколько не изменился как музыкант с того момента, как записал с нами «Новогодие», и до конца «Кино». Но в той группе стабильность и строгое следование стилю были важнее, чем изменчивость и прогрессивность. Это была группа, аккомпанирующая солисту, который мог любую свою песню спеть и без группы. И ничего бы не изменилось. Они не играли импровизаций. Они не изобретали новый стиль. Они не экспериментировали. Я думаю, если бы он играл в моих проектах, он развился бы как музыкант. И, может быть, не стал художником. Но все сложилось так, как должно было сложиться. Мы могли бы стать друзьями, но наши пути разошлись».

22–23 июля 1990 года прошла выставка на Дворцовом мосту (куратор – Иван Мовсесян). Работа «Фаллосы» художника Георгия Гурьянова провисела ровно одну ночь, а потом ее сняли. Мост стали использовать как музей – на разводных плоскостях устраивали выставки картин.

Андрей Хлобыстин: