Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»

«Вспоминается, как Гурьянов принимал участие в выставке на Дворцовом мосту в 1990 году… Он вывесил работу «2 фаллоса» – скорее всего, она относится к проекту Жени Козлова «2´3 метра».

Картины Георгия Гурьянова участвуют в выставках:

“The Friends of Mayakovsky Club. Exhibition II” (New York. Paul Judelson Arts, 314 East 51 Street

«Нежность и Мужественность. Я люблю Калифорнию» (Ленинград. Выставочные залы ЛОСХа)

В 1990 году в музее Ленина открылась выставка «Неоакадемизм» с участием Новикова, Бугаева, Гончарова, Егельского и Гурьянова.

Вместе с Тимуром Новиковым Георгий Гурьянов посетил выставку неоакадемистов в Будапеште.

Осенью этого же года на студии ВПТО «Видеофильм» в Москве Г. Гурьянов, совместно с Ю. Каспаряном и И. Тихомировым, дописал «Черный альбом», который вышел в декабре. Автором обложки «Черного альбома» является Георгий Гурьянов.

Валерий Алахов:

«Относительно того, что Георгий отошел от музыки после «Кино»… Наверное, группы «Кино» было достаточно. Все-таки он остался в искусстве, плодотворно занимался живописью. Либо художник – либо музыкант, есть выбор!

Не знаю, насколько серьезно творчество Гурьянова повлияло на культурную жизнь Петербурга в последние 20 лет, но группы «Кино» уже достаточно. А тут еще живопись, клубная деятельность – здорово! В СССР не было секса, а тем более техно-музыки, если у кого-то техно-музыка и была, то точно у Густава! Не стало СССР, зато техно-музыки и секса – завались!»

12 января 1991 года состоялась презентация последнего, «Черного» альбома группы «Кино» в Московском дворце молодежи. Присутствовали Ю. Каспарян, Г. Гурьянов, И. Тихомиров, Р. Нугманов, М. Цой, А. Троицкий, С. Бугаев, Ю. Айзеншпис, М. Алби.

Марина Алби:

«Я была вместе с группой «Кино» на презентации «Черного альбома» в Москве в январе 91-го года. Было грустно, конечно. Все очень переживали из-за Цоя. Но я помню, что мы ехали из Петербурга на поезде, взяли отдельный вагон и очень веселились. Туда ехали все вместе, все наши друзья. Жили в гостинице – помню точно, как мы жили, как мы ели.

Как я с Айзеншписом познакомилась… Он ломился ко мне в гостинице и говорил, какой он известный, говорил, что его все знают в Нью-Йорке и просят у него автограф… Но, по-моему, это было не так.

Я считаю неправильным переводы песен «Кино» на английский, потому что это не второй их язык. Много испаноговорящих людей, которые поют на английском и на испанском – и это нормально. А когда ты стараешься петь на чужом языке… мне кажется, что это очень, очень сложно.

Почему не получилось у Гребенщикова… У него была другая проблема – он не хотел играть по правилам американского шоу-бизнеса. Он должен был сделать 12 альбомов – мы подписали такой контракт. Ему сделали имидж «русского Боба Дилана»: длинные волосы, кольца, как у американского индейца. Очень красивый ему создали имидж. А потом, когда выпустили пластинку, в этот же день организовали показ на телепередаче № 1, в 12 часов ночи, которую все смотрят. И в этот же день он постригся, надел какой-то деловой костюм и темные очки. Полностью поменял имидж именно в этот день. И когда выступал в этой передаче, то сказал, что записывающие компании ужасны, что они стараются его продать… В общем, сказал что-то не то. И на следующий же день из компании позвонили и сказали: «До свиданья!» (Смеется.) У Бори это был такой панковский момент. Но это было очень неожиданно и не по правилам американского шоу-бизнеса. Если ты хочешь дальше продолжать: писать альбомы, получать деньги от записывающей компании, – то должен играть в эти игры. Мне кажется, что у Бори есть какие-то хорошие песни по-английски, но все равно теряется какое-то волшебство… Потому что песня – это внутреннее, эмоциональное состояние человека. Это все сложно. Если это поп-культура, как АВВА, например, то может получится, потому что это – попса, «I love you, You love me, let’s be happy». (Смеется.) А когда какая-то глубина или культурный нюанс – это сложно перевести, как любые стихи.