Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»

Интересно ли ему было по несколько раз рисовать одни и те же работы? Во-первых, они все абсолютно разные. В разном колорите, в разных масштабах. Очень редко, когда что-то повторяется точь-в-точь. А во-вторых, это как барабанная партия. И элемент поп-арта тоже в этом присутствовал. Он не то чтобы не любил импровизаций, но все же больше предпочитал четкий, выверенный, энергичный ритм. Но, кстати, надо сказать, что ему нравился и джаз, какой-нибудь старый, времен золотого века – такой вот настоящий, подлинный, опиушный по сути. А вообще, повторюсь, он ценил ритм, гордился тем, что его, если что, никто не отличит от драм-машины, что, когда вырубался свет, звук, микрофоны, – он продолжал барабанить; когда врубали снова – он все так же попадал бит в бит, очень точно. Так что я думаю, что с повтором работ он технику как бы накапливал и улучшал. К тому же это миф, что у него очень много работ. Их очень мало, к сожалению. Но тут вопрос, во-первых, конечно, еще и финансовый. Если человек хочет заказать именно «Трактористку» и ничего другого, готов заплатить аванс, и сам человек приятный, то почему бы не написать для него картину? Он же был именно профессиональный художник, хотя и близко ни в каком СХ (Союз художников. – Примеч. авт.)не состоял, живопись же и давала ему вполне приличные средства для его «широкого» образа жизни. Ну, а музыкальное наследие «Кино», как известно, вообще не приносило участникам группы абсолютно никаких денег. Но он рисовал не из-за денег, это надо понять, он просто любил искусство, по-настоящему. И сразу тратил все полученные деньги, никогда не откладывал.

Конечно, мне было очень интересно наблюдать за работой Георгия. Я же, как уже говорил, хотел учиться в Академии художеств и собирался стать не просто живописцем, а скульптором. Изучал анатомию, конечно, серьезно, занимался у разных преподавателей. Не хвастаюсь, конечно, но Георгий иногда советовался, к чему там трицепс, например, в итоге крепится… Хотя его умение было при нем, но какие-то моменты он спрашивал, советовался с коллегами. Как штык к трехлинейке крепится, например. Или когда давал какое-нибудь интервью для журнала или книги и ему его приносили на правку, то он часто просил почитать, что-то исправить – обычно его интересовало, не слишком ли он был груб, радикален и беспощаден.

Да, у меня есть, к счастью, его работы с дарственными автографами, все честь по чести… Была смешная история как-то, когда он решил подарить мне одну свою работу. Я к нему заехал, привез шампанского, наверное, еще чего-то, продолжая праздновать мой день рождения, видимо. Георгий говорит: «Хочу подарить тебе какую-нибудь работу вот на этой стене. Выбирай». Я, конечно, был полностью ошарашен. На стене висели небольшие работы, большие он мне не дарил, я и не претендовал, потому что это был стратегический запас, они были нужны ему просто для жизни. Я говорю, мол, вот эта! И он: «Да, это моя любимая работа! Я с удовольствием тебе ее дарю!» И снимает совершенно другую работу, не ту, которую я хотел. Говорит, мол, это моя любимая вещь и как ты точно выбрал ее. Мне, мол, с ней жаль больше всего расставаться, но поэтому мне приятней ее подарить. И я ее так принял. Хотя на самом деле хотел другую, из флорентийской серии. В основе – авторская фотопечать, но специальным образом обработанная, акриловыми и анилиновыми красками. Это не совсем ретушь, в принципе, все прорисовано заново, лессировками такими, и картина выглядит как настоящая голография – очень интересный, практически алхимически полученный эффект. У Георгия была такая небольшая серия – он экспериментировал.

Вообще, они были нормальные люди, наши почившие друзья Великие художники – не душные, не меркантильные. В том смысле, что и Тимур Новиков, например, мне дарил свои кое-какие работы. Жаль, конечно, что такие люди уходят – истинные художники и артисты…»

В 2004 году в петербургской галерее «Д-137» прошла персональная выставка Георгия Гурьянова под названием «Моряки и небеса».

Роберт Сюндюков: