Георгий Владимов: бремя рыцарства

В.Н. Сойфер[265] приводит еще один рассказ Владимова о первой встрече с Сахаровым, который я слышала и от Георгия Николаевича: «Первый раз мы пришли к А.Д. Сахарову. И вот сидим, слушаем, а говорит одна Люся. Андрей Дмитриевич сидит, мило улыбаясь и не вставляя практически ни слова в нашу беседу. И вдруг я вижу, что на стене над столом появился таракан. В какой-то момент заметил его и Андрей Дмитриевич. Ну что сделает любой человек, увидавший такого непрошеного зверя? Прихлопнет! Однако Андрей Дмитриевич поискал глазами на столе что-то ему нужное, увидел коробочку из-под лекарств, высыпал аккуратно лекарства в бумажечку, коробочку слегка приоткрыл, осторожно поднес ее снизу к таракану, ловким движением стряхнул таракана в коробочку и захлопнул ее. Видно было, что он доволен своими действиями. Затем он подошел к открытому окну и уже протянул руку, чтобы выбросить коробочку с жертвой, как вдруг втянул руку назад и спросил меня: “Георгий Николаевич, а как вы думаете, он не разобьется?” (Сахаровы жили на седьмом этаже высоченного дома.)

Я помялся и сказал, что не очень уверен, но вроде бы не должен. По правде, такая заботливость меня несколько удивила.

Тогда Сахаров подсел к столу и на каком-то обрывке бумаги карандашом что-то почирикал, какие-то формулы, после чего удовлетворительно заключил: “Нет, не разобьется”, – подошел к окну и аккуратно выпустил из руки коробочку с тараканом»[266].

Передавая мне этот эпизод, Владимов сказал:

Меня тогда пронзило, что у Сахарова иное, какое-то библейское восприятие бытия, лишенное сиюминутности. Это был великий ученый, который воспринимал жизнь на земле и человеческую жизнь, как часть вечности, в которую нельзя, неестественно вмешиваться петлей или пулей, так как они совершенно ничего не меняют, лишь увеличивая земные несчастья. Это меня убедило сильнее даже его доводов. Этот вечер произвел на меня глубочайшее впечатление. После того как я вышел из Союза писателей и стал председателем московской группы «Международной амнистии», наши встречи носили регулярный характер. У него был приемный день, который он старался выдержать, чтобы оставить себе время заниматься физикой. Поэтому мы и ездили по вторникам «на кухню к Сахарову» (ГВ).

Человеческие отношения Владимовых с Андреем Дмитриевичем Сахаровым и Еленой Георгиевной Боннэр сложились прекрасно. Сахаров, очень ценивший прозу Владимова, рассказал ему, что они с Еленой Георгиевной сошлись при первой же встрече во мнении, что «Три минуты молчания» – их любимая и лучшая книга в литературе тех лет. Георгий Николаевич очень гордился этой оценкой. В своих «Воспоминаниях» Сахаров писал о Георгии Николаевиче и Наташе, что ему «все больше нравилась эта семья»[267]. Ему вторила Е.Г. Боннэр: «Владимова очень люблю»[268].

В 1977-м в Москве было несколько терактов. Погибли семь человек, и тридцать семь были ранены. В подготовке и проведении терактов были обвинены три армянских националиста, и после короткого закрытого суда в самом начале 1979 года обвиняемые были расстреляны. А.Д. Сахаров пробовал добиться задержки приговора и пересмотра дела, приводя существенные аргументы. В письме Л.И. Брежневу от 30 января 1979-го он высказывал серьезные опасения, что могла произойти судебная ошибка или имела место умышленная фальсификация. В ответ КГБ организовало хулиганскую кампанию физической травли А.Д. Сахарова, с нападениями и подбрасыванием угрожающих писем ему и Е.Г. Боннэр. Владимов поехал посоветоваться с Лидией Чуковской, и они пришли к выводу, что нужно возложить на высший эшелон власти ответственность за происходящее. Результатом было написанное ими письмо.