Георгий Владимов: бремя рыцарства

Мы активно общались вплоть до его ареста и ссылки. Потом весь контакт шел через Елену Георгиевну Боннэр. Так получилось, что я узнал и предупредил его об аресте, хотя должного внимания они на мое предупреждение не обратили.

Дело было в 1980 году. Мы сидели у них до двенадцати ночи, а когда вернулись домой, нас поджидал мой сосед, Леонид Седов[270], социолог, автор интересных статей. В его институте работала женщина, муж которой был майором КГБ. Она и сказала ему, что есть решение об аресте Сахарова, который будет лишен всех своих наград и званий и отправлен в ссылку в город, куда иностранцам нет доступа, чтобы лишить его контактов с иностранными корреспондентами. Как рассказывал Седов со слов своей коллеги, это даже не инициатива КГБ. Таких мер требовали военные, готовившиеся к вторжению в Афганистан. Как бывает в таких случаях, когда составляется план вторжения, армия ставит определенные условия правительству. Одним из них было удаление Сахарова из Москвы, так как можно было ожидать от него открытой критики этой интервенции. И я вспомнил, как, выходя из дома Сахарова, мы обратили внимание на двух топтунов неподалеку, хотя была холодная, морозная январская ночь.

Я собрался немедленно ехать к Сахарову, но было уже за час ночи, и я решил, что позвоню – терять нечего. Трубку снял сам Сахаров, но я подумал, что он человек немножко не от мира сего, лучше сказать Боннэр, она боевичка, деятельная и предприимчивая. Я попросил Елену Георгиевну и объяснил ей, что получил надежные сведения. Она это как-то приняла скептически: «Ну, что же ты, Жора, сидел, сидел у нас…» Я ей объяснил, что только что сам узнал. Она не прислушалась: «Мы уже сотни раз слышали, что он будет арестован и лишен всего. А меня лишат звания инвалида Отечественной войны…» Я пробовал ее убедить: «Елена Георгиевна, это серьезно. По-моему, нужно завтра же с утра собрать пресс-конференцию с иностранными журналистами. Это может Андрея Дмитриевича на какое-то время защитить». Она спросила, как я узнал ночью. Я не мог подвести ни соседа, ни этого майора и его жену, но сказал, что источник серьезный и надежный. Она не хотела верить, хотя сам Сахаров отнесся к этой информации внимательно: «Если Жора вдруг так звонит посреди ночи, наверное, он что-то важное узнал…» В своих мемуарах, он говорит, что пресс-конференция его бы не спасла. И мой авантюрный план – уехать куда-то и переждать – тоже.

А на следующий день так и получилось, как мне сказали: арестовали, лишили всех званий и сослали в Горький[271]. Больше я Андрея Дмитриевича не видел, но след в моей жизни и душе он оставил глубочайший (ГВ).