Георгий Владимов: бремя рыцарства

Роман начинается с возвышенно-иронической ноты. Генеральский «виллис» мчится через бесконечные версты, как «колесница нашей Победы» и «взвихренная слякоть летит за ней как шлейф». Гоголевской птицей-тройкой несется машина «по дорогам России», и, как у Гоголя сторонились «другие народы и государства», смотрят вслед «виллису» пропускающие его шоферы с «недоумением и неясной тоской». Как и гоголевская тройка, мчится «виллис» не просто к какому-то географическому центру, но к «неведомой цели». Гоголевское перо вознесло чичиковскую кибитку на недоступную высоту духа, которая не имела ничего общего с сидящими в ней людьми и их странствием по плохим российским дорогам. У Владимова «колесница Победы», наоборот, переводится с этих высот на уровень реальности превращением машины в живое существо: «маленький туполобый зверь», поющий «песню упрямства» и «бойко прыгающий на переезд» (3/339). И несется «виллис» не по небосводу, но в смертельную реальность, из которой вынужденно-добровольно, чтобы спасти свою душу и совесть, решил уйти в отставку генерал Кобрисов.

Вокруг генерала Кобрисова война разворачивалась на трех фронтах. Первый и единственно честный – тот, где враг ясен: на полях военных сражений. Второй фронт – штабных интриг, демагогии, борьбы за власть и милость тирана. Но на третьем фронте в романе идет та единственная война, в которой никогда не бывает победителей. Война, на которой Смерш разрушает жизни и души всех ее вольных и невольных участников.

На этом фронте Кобрисову противостоит тезка гениального создателя «птицы-тройки» – майор Николай Васильевич Светлооков. Фамилия его соткана из двух ассоциаций, «светлое будущее» и «всевидящее око». «Всевидящее око» – символ всеведения и всепроникновения Божия, один из самых важных сюжетов русской иконописи. Вторая возможная ассоциация – «всевидящее око» Малюты Скуратова и его опричников в фильме Эйзенштейна «Иван Грозный». Майор Светлооков – личность и темная, и прозрачная. Мелкий инквизитор, он умело создает вокруг себя атмосферу «чуда, тайны и авторитета», говоря от имени таинственного «мы». Мистификация поддерживается маскарадом: майор появляется в формах разных войск и с погонами разных званий, так что никто не знает точно ни его места в военной иерархии, ни границ его власти[484]. Но сам смершевец осознает свою явную и могучую важность:

Не пополнев, он как-то больше места занимал теперь в пространстве – ноги ли разбрасывал пошире, локти ли раздвигал, но с ним стало не разойтись в дверях – прежде легко расходились. Еще и прутик его неизменный потребовал своего пространства, которое он со свистом иссекал замысловатыми траекториями (3/37).

Организация, к которой он принадлежал, захватила жизненное пространство миллионов людей: «…за спиной улыбчивого майора маячат трибуналы, штрафбаты, пыточные камеры Лубянки, забои Колымы…»[485]

Сам Светлооков – трезвый прагматик и прекрасно понимает, что чушь – все эти «сведения», игры «в опасность», разговоры о «настроениях» и «врагах»: «Природа хороша тут, верно? Нам бы любоваться – может, последняя в жизни. А мы тут черт-те чем занимается, интригами…» (3/47) Как и Коля-Моцарт, Светлооков использует фиктивные понятия, которые дают ему не только значительные материальные и жизненные преимущества, но и реальную возможность выжить в мировой бойне. Что привело этого веселого стихоплета в ряды одной из самых страшных – даже по меркам сталинского времени – организаций? Светлооков перечисляет несколько соображений: карьера, сохранение жизни, «Родина велит» – простое шкурничество или его эвфемизмы. Основа власти этого майора – бесчестие: «И то, что было зазорным в прошлом веке, за что не подавали руки, отказывали от дома, били по морде подсвечниками, сделалось теперь как бы графским титулом, княжеским достоянием» (3/51). Нормы морали и человечности, достоинство и честь личности не имеют в глазах Светлоокова и его «инстанций» никакой ценности.

Основное занятие Светлоокова на войне – вербовка доносчиков, и в этом он проявляет наблюдательность и понимание людей. В орбите генерала Кобрисова вращаются трое: адъютант Донской, шофер Сиротин и ординарец Шестериков. Фамилии их – говорящие, первые две не требуют объяснения. К вопросу о третьей я вернусь чуть позднее.