Георгий Владимов: бремя рыцарства

Полыхает кремлевское золото,
Дует с Волги степной суховей.
Вячеслав наш Михайлович Молотов
Принимает берлинских друзей.

Карта мира меняется наново,

Челядь пышный готовит банкет.
Риббентроп преподносит Улановой
Хризантем необъятный букет.

И не знает закройщик из Люблина,

Что сукна не кроить ему впредь,
Что семья его будет загублена,
Что в печи ему завтра гореть.

И не знают студенты из Таллина

И литовский седой садовод,
Что сгниют они волею Сталина
Посреди туруханских болот.

Акт подписан о ненападении —

Можно вина в бокалы разлить.
Вся Европа сегодня поделена —
Завтра Азию будем делить!

Смотрят гости на Кобу с опаскою.

За стеною ликует народ.
Вождь великий сухое шампанское
За немецкого фюрера пьет.

Александр Городницкий.

Вальс тридцать девятого года

Принимая в Кремле фашистского министра иностранных дел и празднуя с ним 23 августа 1939-го подписание «Пакта о ненападении» или, как его стали называть, «Пакт Молотова – Риббентропа», Сталин на вечернем банкете в Кремле предложил тост за Гитлера: «Я знаю, как немецкий народ горячо любит своего фюрера. Поэтому я хотел бы выпить за его здоровье»[500]. Дружелюбие висело в воздухе, и из-за него, особенно в начале войны, становясь в ряды гитлеровских войск, многие советские солдаты не вполне понимали, с какой страшной силой они связывали свою жизнь. И не знали, что и сами они, и их родные в глазах фашистов были «Untermenschen» – низшая раса, «недочеловеки». Хотя такое незнание не оправдывает предательства, но это одно из возможных объяснений массовости феномена.

Можно перечислить и другие факторы, приводившие к коллаборационизму, но исторический фон темы, затронутой Владимовым, достаточно ясен.

Аргументация Н.Л. Лейдермана, с которой и читатели, и критики согласны, перечисляющего преступления пособников фашистов и возражающего против упрощенного представления их жертвами, – совершенно справедлива[501]. Но дикие бесчинства Смерша при расправе с ними никакой справедливости даже не предполагали.

Впервые тема коллаборационистов и гражданской войны прозвучала в начале романа «Генерал и его армия» в эпизоде расстрела. «Не остывшие» еще после боя солдаты, т. е. не совсем способные осмыслить ситуацию спокойно и ясно, должны расстрелять обезоруженных коллаборационистов-земляков: воронежские – воронежских, рязанские – рязанских… «В кустиках», без суда, без приговора. Эта казнь учинена Светлооковым с чувством полной безнаказанности или заботы о законе (3/41–42). Бессилие и бездействие Кобрисова, которому докладывает об этом возмутительном эпизоде адъютант Донской (не рисковавший активным вмешательством), – шокирующая иллюстрация того, насколько широко простирался в армии произвол и власть Смерша. Подобные групповые внесудебные расправы вели к криминализации общества и общественного сознания.

Второй эпизод: взяв в плен солдат, воевавших на стороне гитлеровцев, смершевцы пообещали им шанс на жизнь – доплыви до другого берега и живи, стрелять не будем, «слово чекиста». И верные своему слову чекисты устроили кровавый аттракцион: не стреляли, но спустив на воду катер, гонялись зигзагами за плывущими и разрезали на куски всех до единого. Какой бы тяжелой ни была вина тех, над кем сомкнулись в тот день окровавленные воды реки, садистский грех их палачей отвратителен (3/389).

Третий эпизод связан с десантником, сумевшим почти сразу убежать из плена, сцена, о которой Солженицын писал: «…просто кусок живого сердца и мяса… (По моим многочисленным тюремным встречам – все верно до струнки!)» (31.08.1997, FSO. АП). Этот солдат даже не сражался на стороне гитлеровцев: вся его вина состояла в том, что, избив, его забрали в недолгий плен (3/200–205). Но тут в дело вступает Смерш, и генерал Кобрисов, совершенно понимая невиновность десантника, не может ничего поделать, чтобы защитить и спасти его от подозрений и будущих истязаний. Зато для Светлоокова такой пленный – праздник. Он и паясничает, и предвкушает допрос с пристрастием, и радуется своей бесчеловечной власти над судьбой воина. Единственное проявление сочувствия, которое возможно в этой ситуации для командующего армией Кобрисова, – пожелание несчастному выдержать испытания и пытки «там», в царстве светлооковых, перед которыми он сам бессилен[502].