Георгий Владимов: бремя рыцарства

Двигаясь с этой тоской в душе, он вдруг обнаруживает рядом с собой похожую на нелепую птицу фигуру – политкомиссара Натана Евгеньевича Кирноса. В письме немецкой переводчице романа Антье Леетц Владимов прямо связывает его образ с генерал-полковником М.П. Кирпоносом и просит ее сделать следующее примечание: «Кирпонос Михаил Петрович (1892–1941), генерал-полковник, командующий Юго-Западным фронтом, в окружении под Киевом, по официальной версии, погиб в бою, по слухам, застрелился» (10.03.1995, FSO). Но владимовский образ очень отличается от исторического прототипа. В тексте Натан Евгеньевич Кирнос – пламенный революционер, еврей, скорее напоминающий фанатичного соратника Ленина Я.М. Свердлова. Кирнос – политкомиссар, должность, существовавшая в армии чуть более года с 16 июля 1941-го до 9 октября 1942-го и упраздненная по настоянию военного командования.

Общение с Кобрисова с Кирносом в романе – отражение интереса Владимова к тому, что он называл для себя «альтернативной историей»[522]. Это странный эпизод, где комиссар уговаривает генерала осуществить план создания жесткой военной диктатуры, переходящей со временем в «человеческую диктатуру» (3/314–317). Безнадежность такой «альтернативы» отражена в самоубийстве политкомиссара (3/329). Владимов писал Кристине Петшицкой-Бохосевич:

Роман «Генерал и его армия» задумывался в то время, когда многим из нас казалось (и автору, конечно, тоже), что выведет Россию из тупика некая сильная и разумная личность, ну, скажем, амбициозный генерал, который имеет военный успех в Афганистане, но как политик и гражданин с этой войной не согласен. Теперь такие надежды возлагают на Александра Лебедя. Мне, признаться, он нравится, но Вы увидите из присланной главы, что на этот вопрос я отвечаю отрицательно… (09.07.1996, FSO)

Комиссар Кирнос в романе покончил с собой, когда на кобрисовскую армию спустились с неба «ангелы» – три приземлившихся на парашютах чекиста (3/325–327). Они явились не помогать, а проверить «политические настроения» и присутствие «предателей» в измученной, изголодавшейся армии. В их явлении ясно обозначается близость Москвы. Пробыв недолго, они испаряются – непосредственное участие в военных действиях не входит в круг их обязанностей.

Отступление закончилось, фортуна войны повернулась под Москвой и явила себя в Сталинграде. Началось наступление по всем фронтам, и в 1943 году Красная армия стояла под Киевом.

Генеральская война

Военное командование и Смерш были гранями той пирамиды власти, на вершине которой восседал Сталин. Чем ближе к верху, тем нещаднее шла борьба за Верховную милость, стоившую жизни свите Кобрисова и сотням тысяч воинов. Осторожный командующий фронтом генерал Н.Ф. Ватутин, в 1944 году смертельно раненный украинскими националистами, говорит Кобрисову – и эта фраза всплывает в романе дважды: «Ты же знаешь, Фотий, мы со своими больше воюем, чем с немцами. Если б мы со своими не воевали, уже б давно были в Берлине…» (3/193)

Слова Ватутина о войне «со своими» – в первом прочтении относятся к генеральским интригам, связанным с освобождением Предславля. Известно, что в гражданских войнах всегда обостряются религиозные и национальные конфликты. Именно национальный вопрос оказался основой решения о том, армия какого командарма будет освобождать Киев:

Есть, мол, такая идея, чтоб это украинец был. У нас на семьдесят процентов украинцы в частях фронта и город великий украинский, поэтому логично, чтобы и командарм был украинец (3/247).

Подлость этой «идеи» раскрывается в размышлениях Кобрисова: