Гера

– Уже нет. Больно не это. Больно то, что я не знаю, буду жить или умру. Я не чувствую этого. Может, впервые в жизни мне хочется жить, а я не знаю, буду ли. Я хочу это знать наверняка, понимаешь? А так, не больно, нет... Я вчера так переживала из-за этой женщины и ее ребенка. А ее брат его забрал.

         Сашка смотрит не мигая.

– Твои дела как? – спрашивает Аня.

– Уладил.   

– Ну, и хорошо.

         Она еще помнит о том, что у него были дела, но помнит – сознанием, а чувствами пытается ухватиться за тонкую ниточку жизни и повиснуть на ней, но нить выскальзывает...

– Мне нужно лететь, – говорит он.

– Это правильно. Я еще болеть буду.

– Но я не могу тебя оставить!

         Она улыбается безжизненной улыбкой.

– Это же мой госпиталь. Я тут работала, теперь я сама тут лечусь. Все меня знают. Это все – последствия войны. Смотри – сколько раненых...

– Здесь всегда будет война...

– Возможно.

         Она снова закрывает глаза.

– Я не могу говорить много. Давай просто попрощаемся. Может, уже навсегда в этот раз, кто его знает. Береги себя, Саша. Помни, что я тебя люблю...

– Я так жалею, что не удержал тебя тогда! – говорит вдруг он.

– Когда? – спрашивает она, не открывая глаз.

– После выпускного.

         Ее лицо на миг искажается гримасой отвращения. Но она, словно переборов себя, говорит с улыбкой:

– У меня почти два года не было мужчины. Поцелуй меня, пожалуйста, на прощанье, Саша... Пусть это глупо.

         Сашка склоняется к ее холодным губам.

– Я люблю тебя...

– Да, – говорит она. – Я тебя тоже.

         Он выходит, останавливается на крыльце госпиталя и закрывает лицо руками. Слезы застилают глаза. Нет сил верить в лучшее. Проклятый город! Проклятая война! Проклятая жизнь!

         Сашка не замечает, что Весна выходит за ним следом и молча стоит рядом. Но она теребит его за рукав, и Сашка приходит в себя. Девушка протягивает записку с номером телефона.

– У нее нет мобильного. Это тебе, чтобы звонить сюда.

         Он вытирает лицо и берет бумажку.

– Спасибо.

         Она смотрит, качает головой, и ее улыбка, наконец, пропадает. Сашка спешит уйти, снова оставляя позади себя руины и обломки собственного сердца.

         По обочинам дорог растут тополя. Такие же, как дома, – и не такие. Тополя чужой страны. Дороги чужой войны. Сашка выберется, а Аня?

         А если она умрет? Если она уже умерла? Сколько раз эта мысль разрывала его сердце на куски, как взорвавшаяся бомба? Почему у этой золотоволосой девочки такая несветлая, такая недобрая судьба? Почему же она не стала моделью или диктором на телевидении? Она лучше, красивее, умнее многих. Может, потому что она не любит себя? Потому что сама выбрала чужбину, войну, боль и отчаяние?

         И он не помог ей. Не удержал за руку. Позволил ей мучить себя и мстить себе за что-то. Она хотела жить собственной жизнью. Она стремилась к боли. И она ее получила.

         В аэропорту Сашка предъявляет документы и даже не думает о том, будут ли досматривать вещи, но его беспрепятственно пропускают на борт боинга, летящего в Турцию. Так и продолжается его маршрут по болевым точкам карты.

В аэропорту Стамбула он находит «своего» человека. И «свой» человек проводит его на лайнер «Аэросвита». Самолет ныряет в облака, Сашка заказывает коньяк. И еще. И еще, чтобы стереть это ожидание.

Наконец, мысли начинают расплываться. В это время под крылом лайнера уже мелькают купола Киево-Печерской лавры.

– И мы улетим завтра вместе!

– Улетим? Домой?

         Он вернулся домой один. Ступил ногами на твердую почву и понял, что его качает. Коньяк, бессонная ночь, голод и горечь последних дней...

15. ГАИ

         В Киеве очень похолодало. Деревья совсем голые, и дождь, замерзая в воздухе, скользит по лицу льдинками.

         Сашка трезвеет. Идет по проспекту, кутаясь в кожанку, прячет руки в карманы и вдруг резко останавливается.

         Набирает с мобильного номер, записанный на бумажке.

– Весну...

         Ее ищут. Связь обрывается. Он набирает снова.

– Весну...

– Ее нет.

         Дежурства, дежурства. Она уже должна была смениться.

– Как Аня Полетаева?

– Ана?  

– Ана Полетаева? Она жива?

         Связь обрывается. Он набирает еще раз – заканчивается карта. Сашка покупает карту и уже по памяти нажимает кнопки.

– Ана Полетаева?

– Без сознания, – отвечают Сашке по-английски. – Позвоните позже...

         Позже... Но она жива. Сашка набирает Грома.

– Я прилетел.

– Где ты?

– Машину свое ищу. Есть к тебе вопросы, Гром...

         Тот никак не реагирует. Повисает пауза.

– Подъезжай давай, – говорит, наконец. – Бабки зашли.

– Не про бабки вопрос.

– Я в офисе. Давай!

         Он отключается, но напряжение в трубке остается. Никак не рассеивается. Хотя... дележ денег всегда напрягает Грома, это в порядке вещей.

– Я прилетел! – сообщает он Леке.

– Жив-здоров?

– Вполне.

– Увидимся?

– Я занят пока. Перезвоню.

– Давай, целую!

– Целую.

         Целую? Он, конечно, вежливый парень – должен же был сказать ей, что цел и невредим, чтобы она не переживала. Ну, вот и сказал. Но видеть ее – честно – нет никакого желания. Не до этого сейчас...

         Наконец, находит свою «бэху» на автостоянке. Она дождалась его – тоже жива-здорова, цела-невредима.

– Привет, подруга! – здоровается Сашка, похлопыпая машину. – Соскучилась по мне?

         Сигнализация фыркнула, Сашка сел за руль, включил кондишн. Теперь – к Грому.