После обеда Геринг описал свою роль в захвате Чехословакии, Польши и Норвегии, заметив попутно, что независимость суждений для представителей высшего командования немыслима.
Геринг не каялся и не уходил от ответственности. В частности, он заявил:
«Хотя я получал от фюрера устные и письменные приказания, на основе которых издавал собственные распоряжения, за все, под чем стоит моя подпись, я беру на себя полную ответственность. Я не намерен прикрываться приказами фюрера».
Сказал Геринг пару добрых слов и о национал-социалистическом государстве:
«Я поддерживал принцип этого государства и вполне осознанно и безусловно одобряю его сегодня. Нельзя игнорировать то, что политические системы разных стран имеют различные происхождение и историю. То, что хорошо подходит для одной страны, может совершенно не подходить для другой. Германия после многих веков монархии привыкла к «фюрер-принципу». Это тот же самый принцип, по которому устроена Римско-католическая церковь и Советский Союз».
Что ж, в остроумии и наблюдательности Герингу не откажешь. Советское государство если и отличалось от национал-социалистического, то только тем, что там в основу сегрегации и репрессий был положен не расовый, а классовый принцип.
Геринг признал, что создал гестапо, но подчеркнул, что всегда стремился пресечь эксцессы штурмовиков, а позже — эсэсовцев Гиммлера:
«Тогда, когда я непосредственно отвечал за работу гестапо, эксцессы имели место. Чтобы виновные понесли наказание, надо было прежде всего установить факт нарушения. К виновным применялись меры воздействия. Должностные лица знали, что за попустительство таким вещам их могут наказать. И многих мы наказывали. Как обстояло дело в дальнейшем, я сказать не могу».
Действительно, хотя создание концлагерей было противозаконно, во времена, когда гестапо подчинялось Герингу, узников там еще не убивали, по крайней мере, с санкции верховной власти. Если кто-то и был убит, то исключительно в результате самодеятельности комендантов лагерей и других руководителей из числа штурмовиков, с которыми Геринг и в самом деле вел постоянную борьбу.
Признал Геринг и свою ответственность за перевооружение Германии, но сделал это довольно своеобразно:
«Разумеется, мы перевооружались. Жаль только, что не смогли сделать это лучше. Да, я смотрел на договоры как на клочки бумаги, поскольку хотел сделать Германию великой».
Когда американский обвинитель задал вопрос, почему подготовка к войне проходила в Германии в обстановке строгой секретности, Геринг сыронизировал:
«Не припомню, чтобы мне приходилось читать в американских газетах о подготовке США к мобилизации!»
Геринг оправдывался не перед судьями — в их приговоре он не сомневался. Он оправдывался перед историей, но в этом тоже не преуспел. Хотя, надо признать, десятилетия спустя и историки, и общественное мнение стали относиться к рейхсмаршалу более объективно, признавая за ним определенные достоинства, но не снимая с него ответственности за преступления национал-социалистов.
Геринг не раз повторял, что он верил Гитлеру. На вопрос, почему фюрер часто не прислушивался к его советам, равно как и к рекомендациям других маршалов и генералов, Геринг объяснил: