Герман Геринг. Железный маршал

«Знаете историю Нибелунгов? Помните, как Хаген убил Зигфрида, потому что этого пожелал Гунтер? И потом Крумхильда потребовала от трех своих братьев отомстить ему. И они сказали Хагену: «Хоть ты и наш враг, но мы склоняем головы перед твоей верностью своему королю». Эта картина стоит передо мной, словно живая, — они выставляют перед ним свои щиты, а потом говорят ему, что защитят его от всех, кто попробует помешать ему сохранить верность своему королю».

Затем Геринг разразился филиппикой против гомосексуализма, процветавшего, по его мнению, в среде католической церкви:

«Вы представляете себе их семинарии? Туда со всего мира стекаются четырнадцати-, пятнадцати-, шестнадцати- и семнадцатилетние мальчишки, и ты невооруженным глазом видишь, что они — законченные педерасты. Это вполне логично: ведь против природы не попрешь. И когда мы судили их священников за гомосексуализм, они сразу поднимали крик, что мы, дескать, преследуем Церковь. Как бы то ни было, а миллиард марок в год они от нас получали в виде налогов. Но это католическое благочестие! Вы думаете, я не знаю, что творится во время исповеди, когда шторы задернуты? Или где-нибудь еще, где наедине оказываются святой отец и какая-нибудь монашка? Монахини — «Христовы невесты»! Что же это за спектакль!»

Однако в дальнейшем ходе процесса тот образ Геринга, который ему удалось создать, постепенно тускнел из-за многочисленных и неоспоримых документальных свидетельств преступлений, совершавшихся во исполнение приказов Геринга, в том числе в рамках «окончательного решения». Адвокат Штамер в защитительной речи пытался списать все, что инкриминировалось Герингу, на его слепую преданность фюреру, которая «стала его несчастьем». У публики эта речь никакого сочувствия не вызвала. Строго говоря, она вообще шла вразрез с линией защиты самого Геринга и объективно была на руку обвинению.

28 марта, когда шло представление свидетелей защиты Риббентропа, рейхсминистр иностранных дел был очень удивлен тем, что обвинение не стало подвергать перекрестному допросу его секретаршу, свидетельствовавшую в его пользу. Геринг же объяснил это следующим образом:

«Конечно, обвинение желало продемонстрировать, что высказывания его секретарши всерьез не принимает. С одной стороны, это хитрость, с другой — рыцарский жест. Я бы на их месте поступил точно так же…»

«Риббентропа разозлила ваша фраза о том, что женщины смелее мужчин», — заметил Гильберт.

Геринг, никогда не ставивший высоко рейхсминистра, согласился:

«Да, он сообразил, что я имел в виду. Он не решился сказать об этом секретном протоколе, в соответствии с которым советско-германская демаркационная линия была проложена заранее. В случае нападения, понимаете? Потому что тогда еще не было ясно, состоится ли нападение. Я все об этом знаю. Йодль знает про карту, а нам с Риббентропом известны все детали. Я предоставил ему возможность сообщить об этом. А если у него не хватило пороху, то я об этом еще скажу в своем последнем слове, приберегу на самый конец, можете быть уверены!»

Тем самым рейхсмаршал все-таки признал, что Германия заранее планировала нападение на Польшу. Риббентропа же он откровенно именовал «слабаком», безуспешно пытавшимся спасти собственную жизнь.

29 марта на процессе зашла наконец речь о секретном протоколе к советско-германскому пакту о ненападении. Гильберт так прокомментировал это событие:

«Наконец был предъявлен предусмотренный секретным протоколом к договору о ненападении с Россией заранее согласованный план раздела Польши. Но сенсацией он уже стать не мог».

Впоследствии суд отказался принять текст секретного протокола, чтобы не ставить на одну доску Советский Союз и Третий рейх.