ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

После разговора с Каасом Папен навестил Гинденбурга. Позднее он вспоминал, что маршал принял его приветливо, даже, пожалуй, по-отечески. «Ну что ж, мой дорогой Папен, вы будете помогать мне в этой сложной ситуации?» Папен сделал попытку объяснить, почему, к его великому сожалению, он не сможет это сделать, но она не произвела впечатления на Гинденбурга. Тот с трудом поднялся из своего кресла и взял посетителя за руки. «Как вы можете бросить на произвол судьбы старика, который снова взвалил на себя ответственность за рейх, не обращая внимания на тяжкий груз лет? И это сейчас, когда он просит вас выполнить задачу, от которой зависит будущее рейха? Если в вас есть чувство долга, вы не можете отвергнуть мою просьбу». Ему всё равно, сказал Гинденбург, одобрит партия «Центра» поступок Папена или нет. Он хотел бы видеть вокруг себя людей, независимых от партий, которые будут действовать из лучших побуждений и помогать своей стране справиться с обрушившимися на неё бедами. Затем, возвысив голос, маршал добавил: «Вы были солдатом и выполняли свой долг на войне. Мы, прусские солдаты, привыкли подчиняться, когда нас призывает отечество!»

Перед призывом к чувству долга и повиновению Папен не устоял. В конце концов, разве эти обязанности не выше, чем партийная дисциплина? И он взял протянутую руку маршала. А Шлейхер, находившийся в соседней комнате, тут же вбежал, чтобы поздравить нового канцлера.

Таким образом, через всю историю назначения Папена красной нитью проходят напоминания о «старой дружбе» и просьбы о «личном одолжении». Шлейхер начал с того, что попросил его помощи в порядке дружеской услуги. Гинденбург также настаивал, что Папен должен помочь ему справиться с создавшимися трудностями, практически поставив знак равенства между его собственными заботами и тревогами страны. Брюнинг, утверждал он, хочет продолжать издавать «чрезвычайные декреты»: он не понимает, «что я не могу запретить вооружённые формирования только нацистам». И далее: «В какое положение он меня поставил? Теперь меня переизбрали левые, а правые, среди которых всегда находился я, от меня отвернулись». Когда Папен принял назначение, он сделал это скорее так, как «подполковник» принимает приказ от своего «фельдмаршала», а не как политический лидер, достигший соглашения с главой государства.

Остальных министров Гинденбург убедил аналогичным образом, а Гейл, которого сам президент выбрал на пост министра внутренних дел, высказался совершенно откровенно. У него были серьёзные сомнения относительно взаимопонимания между Шлейхером и нацистами, и он вовсе не был уверен в постоянстве сдвига вправо. Гинденбург постарался разуверить его по обоим пунктам: он потребует письменные обязательства от Гитлера, что же касается продолжительности перемены курса вправо, то «вы меня знаете. Если я издал приказ, то его неуклонно придерживаюсь. Если я решил, что пойду на сближение с правыми, то не отступлю». А потом настало время неизбежного напоминания о солдатском долге: «У меня больше никого не осталось. Вы не сможете покинуть в трудной ситуации своего старого командующего». Гейл дал своё согласие, но, как он позже писал в своих мемуарах, у него «было ощущение, что меня вынудили взять на себя обязательства вопреки своим убеждениям. Я согласился не потому, что был уверен в правильности решения, а подчинился приказу после напоминания о солдатском долге». В том же ключе Нейрату было предложено взять на себя министерство иностранных дел – он должен был выполнить обещание, некогда данное им Гинденбургу. Граф Шверин фон Корсиг тоже согласился войти в кабинет только после личного обращения маршала. А Эльц-Рюбенах, в свою очередь, был личным другом Папена.

Небрежность, почти цинизм, с которым формировалось правительство, возможно, лучше всего иллюстрируется рассказом барона фон Брауна о его назначении. Шлейхер, который не имел споров с Брюнингом относительно аграрной политики и согласился с необходимостью экспроприировать и разделить обанкротившиеся поместья, хотел убедиться, что новый кабинет не подвергнется атаке аграриев – это всегда серьёзно заботило и Гинденбурга. Поэтому он попросил закоренелого врага Брюнинга графа Калькрейта – президента Земельного союза – подобрать кандидатуру на пост министра сельского хозяйства. Калькрейт назвал барона фон Брауна. Как вспоминает Браун, граф пришёл к нему в конце мая и сказал, что падение Брюнинга произойдёт со дня на день, после этого Папен приступит к формированию нового кабинета, и новый канцлер, так же как и Земельный союз, просит его стать министром сельского хозяйства. «Если я хотел во всём этом участвовать, то должен был пойти к Папену тем же вечером». Браун пошёл. «Папен принял меня со свойственной ему приветливостью и сказал: «Дорогой Браун, не хотели бы вы сформировать вместе со мной кабинет джентльменов и стать в нём министром сельского хозяйства?» Браун согласился. «Я давно знал Папена» <…> Я считал его настоящим джентльменом и тогда, и сейчас».