Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

§ 1. Демографические и социально-экономические последствия войны

Последствия Тридцатилетней войны по сей день вызывают споры среди немецких историков. В вопросах демографической и экономической конъюнктуры, сложившейся по результатам тридцатилетнего противостояния, полемика развернулась вокруг тезисов Генри Зигфрида Штпайнберга, немецкого ученого, работавшего в Великобритании. В нескольких своих публикациях он попытался возразить устоявшемуся мнению о всеобъемлющей социальной катастрофе, наступившей в результате войны.

Г. 3. Штайнберг считал необходимым внимательное изучение данных по отдельным землям, причем, по его мнению, даже на первый взгляд можно увидеть разницу в последствиях для отдельных земель: если южная Германия действительно выступала сильно пострадавшей, то почти весь северо-запад оказался избавлен от роковых ударов. Целые области и города не только смогли избежать разорительных осад и оккупации, но и разбогатеть, увеличить свой экономический потенциал. По мысли Г. 3. Штайнберга, следует отделить миф всеобщего разорения от конкретных событий. Этот миф был создан прежде всего придворной бранденбургской историографией, нуждавшейся в оправдании жесткого централизаторского курса берлинских Гогенцоллернов, все заметнее становившихся лидерами на немецком севере. Тяжкое бремя войны, нужда военного лихолетья побуждали территориальных властителей к порой непопулярным мерам, позволявшим, однако, выжить остаткам населения. По мнению старых прусских историков, спасение измученной и разоренной Германии было всецело переложено Промыслом в руки благочестивых и рачительных государей, среди которых бранденбургские курфюрсты играли образцовую роль. Так же как и саму войну нельзя величать цельным и единым событием, рассыпавшимся в действительности на добрый десяток региональных конфликтов, так и последствия ее явно нуждаются в региональной «реабилитации».

Мнение Г. 3. Штайнберга вызвало горячие возражения со стороны историков-экономистов. Гюнтер Франц, выдающийся специалист в области аграрных отношений, блестяще опроверг слишком скороспелые, не подтвержденные данными тезисы английского коллеги. Вооружившись статистикой по областям, доступным для изучения ввиду сохранности там источников, ученый доказал несостоятельность «мифологической» концепции Г. 3. Штайнберга. Опустошения и, главным образом, людские потери действительно рисуются огромными, хотя, бесспорно, не всегда столь впечатляющими, как было принято считать ранее. Выводы Г. Франца, сделанные еще перед Второй мировой войной, позволяют считать, что сельское население Германии в годы войны сократилось примерно на 40 %, городское — на 33 %, что составило около 5–6 миллионов совокупных людских потерь.

Еще решительнее были настроены историки ГДР. Юрген Кучинский, крупнейший марксистский эксперт по социальной истории немецкого крестьянства, считал войну настоящей национальной катастрофой, во многом определившей дальнейшую историю немецкого народа. Людские потери разнились по регионам, но важно иметь в виду и последующие утраты, вызванные семидесятилетним противостоянием Империи и Франции на Рейне уже после Вестфальского мира. Поэтому, с точки зрения Ю. Кучинского, нельзя говорить о твердых рубежах в демографическом развитии на 1648 г. Регенерация не могла идти плавно, в прогрессирующем направлении после окончания войны. Как и Г. Франц, Ю. Кучинский выделял северо-восточные регионы (Мекленбург и Померанию), а также швабские земли самыми пострадавшими за годы войны.