Герметикон

Абордажная команда, в которую, естественно, записались абсолютно все — на цеппеле остались только неудачники, вытащившие короткую спичку, — добралась до колонии по берегу. Шли быстро, но осторожно, выслав вперед опытных разведчиков, безжалостно убивающих всех встреченных спорки. В итоге подобрались скрытно, разделились, чтобы войти в поселение с юга и запада, и пустили ракету, вызывая стоящий под парами "Орлан".

Огнедел распорядился дать полный ход и начать артиллерийскую бомбардировку с дальней дистанции, накрывая снарядами северную часть колонии, куда не успели войти пираты. Расчеты успели дать шесть залпов, разрушив несколько зданий, а затем "Орлан" сбросил скорость и, медленно проплывая над поселением, принялся сбрасывать зажигательные бомбы. Любимые "игрушки" Огнедела. Им лично разработанные и собранные в алхимической лаборатории. Страшные бомбы, обращающие в пылающий ад все, к чему прикасались, на что попадала хоть капля их чудовищного содержимого.

"Орлан" нес на внешней подвеске двадцать бомб, и каждую Огнедел сбрасывал лично. Стоял у окна, облизывая губы и мысленно рассчитывая положение цеппеля, затем щелкал очередным тумблером и замирал, жадно следя за падающей бомбой, вскрикивал, когда внизу вспыхивал костер, и широко улыбался.

Двадцать бомб выжгли северную часть колонии дотла. И все это время улицы и дома беспощадно поливали крупнокалиберные пулеметы, пули которых с легкостью пробивали крыши и стены строений. И мечущихся по горящим улицам спорки.

А с юга и запада колонию рвали на куски обезумевшие от крови пираты. Вооруженные до зубов. Такие же безжалостные, как бомбы. И такие же смертоносные. Мааздук приказал не жалеть никого и убивать любым способом. Главное — убивать. И пираты убивали. Насиловали. Жгли. И снова убивали, упиваясь отчаянными мольбами спорки, к которым никто не прислушивался. Наслаждались их ужасом. Их гибелью.

А на капитанском мостике смеялся Ричард Мааздук, и в его глазах отражался огонь грядущей войны.

* * *

Несмотря на высокое положение пленников, церемониться с ними Рубака не стал, запер в тесной комнате с серыми стенами без иллюминаторов, обстановку которой составлял брошенный в углу тюфяк, набитый вонючей соломой. Препроводившие их стражники назвали комнату карцером, но, судя по рассыпанной по полу муке и крупе, в отсутствии заключенных ее использовали в качестве склада. Дверь запиралась снаружи, и когда охранники ее закрыли, карцер погрузился во тьму, которую с трудом разгонял висящий под потолком плафон, защищенный прочной проволочной сеткой.

— Не все так плохо, — резюмировал Помпилио, оглядев камеру.

— Неужели? — саркастически отозвалась Тайра. — Что может быть хуже? — Нас могли убить. — Ты говорил, что Рубака тебя не тронет.

— Во-первых, я говорил только о себе, — уточнил адиген. — Во-вторых, все могло произойти… случайно. Но не произошло. Присаживайся.

Ведьма брезгливо оглядела тюфяк и покачала головой: — Нет.

— Не глупи, — поморщился Помпилио. — Сколько лететь до колонии? — Не меньше четырех часов.

— Глупо проводить их на ногах. А одежду потом сожжем.

— Ты уверен, что будет "потом"? — негромко спросила Тайра, опускаясь на тюфяк.

— Разумеется, — кивнул Помпилио, усаживаясь рядом. — В той или иной форме "потом" будет обязательно. Что ты знаешь об олгеменизме? — Хочешь обратить меня в свою веру? — Должен же я сделать перед смертью хоть одно правильное дело.

Несколько секунд ошарашенная спорки удивленно таращилась на адигена, после чего покачала головой:

— Мне рассказывали, что ты странный, но такого я не ожидала… Я не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.

— Я всегда серьезен, просто иногда — иронично серьезен, — объяснил Помпилио. — Кстати, можешь облокотиться на мое плечо.

— Мне не требуется разрешение! — вспыхнула Тайра.

— Требуется, иначе бы уже облокотилась.

— Нахал!

— Устраивайся, ведьма, нам далеко лететь.

Несколько секунд Тайра крепилась, затем сдалась, едва заметно улыбнулась, положила голову на плечо адигена и закрыла глаза.

— Так лучше?

— Намного. — Ведьма помолчала, а затем тихо сказала: — Ты напрасно сдался, Помпилио, ты должен был думать о себе, но мне… Мне приятно. Я хотела, чтобы ты спасся, ушел в горы, но увидев тебя, я… Мне стало очень приятно. Прости меня.

— Они бы тебя убили, — спокойно произнес адиген. Он снял ботинки и сидел прямо, скрестив ноги и сложив сведенные пальцы рук в странный замок. И, кажется, мог просидеть в такой позе вечность.

— Они и так меня убьют, — прошептала Тайра.

— Не убьют. Ведь теперь я с тобой.

— Сейчас ты говоришь с иронией?

— Сейчас я абсолютно серьезен. — Помпилио понизил голос. — Я не собираюсь умирать, ведьма, но для того, чтобы нам выжить, мне нужно освободить руки.

Филарет Лях понимал, что бамбадао способен на многое — легенды о высших посвященных ходили самые причудливые, но, увидев адигена в бою, Рубака испугался настолько, что запретил снимать с Помпилио наручники до встречи с Огнеделом. А за компанию сковал и Тайру.

— Я не смогу тебе помочь, — вздохнула женщина.