Гермоген

   — Стой, отроче! А ведомо ли тебе, отроче, кто отразил нашествие злое ворогов давних да отстоял эти земли? Может быть, это поляки ударили в набат, подняли ополчение на брань с немецкими рыцарями? Может быть, поляки составили дружину благоверного святого князя Александра Невского и разбили врага на льду Чудского озера[46]? Нет? Тогда за что же дарить им наши земли, политые кровью русских воинов? Русского ли князя слышу я речь?

   — Ты думаешь, все русские бояре да князья в единомыслии с тобой пребывают?

Владыка внимательно посмотрел на Ивана:

   — Все? Зачем? У всякого своё на мысли.

   — И несогласных с тобою более, чем согласных!

   — Ты никак, отроче, всякого допрашивал? Но ежели и более, то как говорил Александр Невский: «Не в силе Бог, но в правде». А кого Бог не милует, тому и честь за бесчестье выходит, того не токмо друзья, но и сродственники оставляют.

Иван вскинул на владыку небольшие, косо поставленные глазки. Взгляд их постепенно становился испуганным. Он, видимо, с трудом подыскивал ответ и сказал:

   — Господь покарает за лихие речи и непокоренье друг другу, а ежели честь на бесчестье выходит, в том волен токмо государь.

   — Бороду не думаешь отращивать? — резко переменил разговор владыка.

   — Для какой надобности? Чай, сам царь без бороды ходит.

   — Ты лучше скажи, Для какой надобности пожаловал в эти покои, где мне велено дожидаться, пока позовёт царь?

   — Дак за тобой и пришёл, дабы к царю тебя проводить.

Гермоген поднялся. У входа в тронную комнату Иван Хворостинин важно произнёс:

   — Царь добра тебе хочет. Он милостью своей и строптивых к себе обращает...

Гермоген усмехнулся. Князь-отрок не так прост, как могло бы показаться.

6

«Димитрий» сидел на троне из чистого золота под балдахином из четырёх крестообразно составленных щитов, скреплённых круглым шаром, на котором стоял орёл. От щитов спускались к колоннам две кйсти из жемчуга и драгоценных каменьев. Бросался в глаза крупный топаз, любимый камень Ивана Грозного. У подножия колонны возлежали серебряные львы. На двух золотых подсвечниках сидели грифы. К трону вели три ступеньки, покрытые золотой парчой.

Аляповатая пышность и мишурный блеск, чего не было при царях прежних, неприятно поразили Гермогена. Даже корона на голове «Димитрия» была выше обычной. Вид у него был надменный. По левую руку от него стоял князь Дмитрий Шуйский с обнажённым мечом, в парчовом кафтане, подбитом соболями. Он тоже поразил Гермогена. Припомнилось, каким взглядом некогда встретила его княгиня Катерина, когда он, Гермоген, вернулся от патриарха Иова. Ужели и правду говорили о ней, что она сносилась с поляками и «Димитрием», когда он жил в Польше, через родственников своих в Северской земле? И ужели князь Дмитрий Шуйский знал о том?

Занятый этими мыслями, Гермоген не вдруг заметил Басманова, который появился из-за боковой двери и, склонившись к самозванцу, что-то тихо произнёс.

   — Люди худо говорят о Гермогене?! — громко переспросил его царь. — Не оттого ли ты помимо моей воли приказал казанскому владыке покинуть Москву?

   — Государь, внемли остережению верного раба твоего. Не повязан ли казанский владыка изменой со свергнутым патриархом Новой?

Самозванец нахмурился, зорко глянул на Гермогена и сурово произнёс:

   — Не много ли воли берёшь на себя, Басманов?! Об этом я думаю тебя на досуге допросить. Или не ведомо тебе, что я повысил казанского владыку, сделав его сенатором?

   — Государь, дело Божье на одном месте не стоит. Сегодня Бог повысит, а завтра иное. Царь жалует того, кто ему служит и норовит, а который грубит, того за что жаловать? Ведомо всем, в которых людях при Иоанне[47] была шаткость и те били челом царю, получили царёву милость, и после они служили государю прямо, и государь их миловал. А зрадников да изменников постигла кара.

   — Что скажешь, Гермоген? — спросил самозванец.

   — Государь, не люби потаковников, люби встречников.

   — Люб мне таков ответ, казанский владыка. Выйди, Басманов.

Басманов глянул на патриарха Игнатия, что сидел справа от царя, и, опустив голову, удалился. Можно было понять, что доверчивость царя причиняла ему большое беспокойство. Самозванец некоторое время молчал.

   — Сенатор Гермоген, у тебя есть недруги, но мы дарим тебе своё благоволение. И ныне зовём тебя к нашему столу.

Гермоген поклонился.

   — Нам нужны умные советники. Сенатор Гермоген, царь ожидает от тебя прямой службы. В русских сенаторах мы станем искать не холопов верных, но друзей единоверных. Как сказано в Писании: «Имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны».

Помолчав немного, он продолжал: