Гермоген

— Владыка Гермоген, государь изволил приказать, дабы ты не мешкая воротился в Москву.

Колымага неуклюже съехала на обочину, чтобы развернуться назад. Вид у Гермогена хмурый. Он тяжело переносил тягостную неопределённость. А тут ещё Басманов едет рядом, ни на шаг не отстаёт, словно арестовал его. Человек низкий и злобный, он отличался фанатической преданностью правителям, коим ему довелось служить. Его отец, опричник Фёдор Басманов, был любимцем Ивана Грозного. Царь называл его «Прекрасной Федорой», наряжал в красивые женские одежды. Басманов-отец был искусен в садомских грехах, но когда надоел царю, сын Пётр Басманов убил отца. Потом на трон сел Годунов, и Пётр Басманов и ему верно служил. Но никому он не был так по-собачьи предан, как «Димитрию». И Гермоген, будучи истинным христианином, не мог, однако, подавить неприязненного чувства к нему.

Колымага остановилась перед новым царским дворцом, недавно построенным в честь приезда «государыни» Марины Мнишек. Воздвигнут дворец был на кремлёвской стене, в стороне от соборов кремлёвских и улиц. Но не почтительность вызывало у людей новое жилище правителя, как это было при прежних царях, а весёлое дивувание. И многие приходили к Благовещенской башне кремлёвской стены со стороны Москвы-реки, чтобы поглазеть на новое чудо. Вечерами дворец освещался разноцветными плошками — красными, синими, зелёными.

Гермоген подумал, что дворец, видно, многих прельщал мишурным блеском. Дверные замки были позолочены червонным золотом. Полы выложены дорогими разноцветными плитами. Зелёного цвета печи обведены серебряными решётками. Перед дверью, что вела в столовую, стояло множество золотой и серебряной посуды, и даже бочки с вином обвиты позолоченными обручами. В приоткрытую дверь видно, что столовая обита голубой персидской тканью.

В тронную залу царя, куда Гермогена провожал Басманов, вели две комнаты. Первая была обита тканью, шитой золотом, вторая — серебристой парчою. Здесь Гермогену велели дожидаться, пока его пригласит царь. Он опустился на скамью, покрытую красным бархатом, и прислушался. Ему показалось, что комната наполнена неясными шорохами, словно ветер слегка листал страницы открытой книги. Оглядевшись, он увидел у стены в углу человека в чёрном. Тот стоял возле открытого шкафа с книгами, гладил рукой корешки книг и что-то шептал. В окно неожиданно проник солнечный луч, и Гермоген узнал Молчанова. То был известный волхвователь, наказанный при Борисе Годунове за чернокнижие. Наказание кнутом, однако, не остановило его. Он продолжал смущать народ дурными пророчествами и тайно держал сторону врагов Годунова, а позже открыто перешёл на сторону «Димитрия». Дождавшись своего времени, он вместе с крамольными боярами ворвался в старый дом царя Бориса и убил сына его, отрока Фёдора.

Гермоген быстро отвёл взгляд. Столь тягостен был ему вид сего чернокурчавого мужика-волхвователя. Почувствовав его неприязнь, Молчанов усмехнулся:

   — Ну что, владыка, или не сбылось наше пророчество? Умён был царь Борис, да не спас себя и родных своих от погибели. Бог долго ждёт, да больно бьёт...

Гермоген поднялся и, опираясь на посох, гневно произнёс:

   — Не тебе, сатана, поминать имя Божье!

В эту минуту отворилась дверь. Молчанов отчего-то смутился, быстро вышел. Гермоген увидел юного князя Хворостинина, любимчика «Димитрия». Над прочими боярами вознёс царь шестнадцатилетнего князя, сделал его кравчим. Пришёл звать его к царю? Но князь-отрок не спешил и с любопытством смотрел на владыку. Небольшая белокурая головка на длинной шее по-детски дёргалась. Он что-то хотел сказать, да, видимо, не решался.

   — Княжичу есть дело до владыки? — спросил Гермоген.

   — Дело? Да, дело...

   — Помолчал немного, подбирая слова:

   — Ближники царя сказывают про тебя, владыка, да сетуют, что нелюбье держишь к гостям иноземным. Ныне время единения, а не раздора. Али не видишь, что поляки принесли нам мир, яко и Христос сказал: «Я пришёл к вам с миром».

   — Не так, отроче, сказано в Святом Писании. Истинные слова Спасителя: «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч». Заблуждается, кто думает, что зло отпадёт само собой. Ты что же, отроче, думаешь, что поляки принесли нам добро на своих штыках?

   — Как не добро? — вскинулся Иван. — Земли наши совсем опустели при Годунове, а поляки да прочие приезжие люди дворы красивые возведут, сады на пустырях посадят. Худо ли?

   — Ты о каких землях говоришь, отроче?

   — Али не знаешь, как запустела Новгородская да Псковская земля? Словами бранными её не заселишь. Слова бранные были меж боярами русскими да поляками прежде, а теперь надо мирное постановление.