Гермоген

Лжедимитрию, как всем казалось, самообладание не изменило, но Гермогену почудилось в его лице словно бы недоумение, перешедшее в досаду, а то и в растерянность.

В том, что произошло тогда и происходит теперь, Гермогену мнилось что-то апокалипсическое. «Не иначе как народ мой стал жертвой дьявольских козней, — думал Гермоген. — Где спасение, Господи?»

И припомнилось ему из Писания: «Как вы всегда были послушны, не только в присутствии Моём, но гораздо более ныне во время отсутствия Моего, со страхом и трепетом совершайте своё спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению». И ещё: «Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен, кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убитому мечом».

7

Слухи были тревожными и быстрыми. Они опережали Гермогена на его обратном пути. Говорили, что новый царь велел составить опись всех его владений, имущества и доходов монастырей, что всё монастырское состояние отойдёт в царскую казну и монахам оставят только самое необходимое для пропитания, что монахи станут отбывать барщину на царя. Говорили ещё, что но всей России будут поставлены костёлы, а православная святость будет порушена и в церквах будут служить приезжие пасторы да ксёндзы. И чего тому дивиться, ежели поляки захватили Москву, а «родственников» царя — Нагих — выгнали из собственного дома.

Грозные вести шли одна за другой. Стало вдруг известно, что царь собирается войной на турок, что к Москве уже стянуты новгородские и псковские полки. Гермоген знал, что эти слухи были достоверны. Самозванец говорил в Думе (которую он переименовал в Сенат), что война с турками сулит России многие выгоды. Но думал он о своей выгоде. В откровенных разговорах он похвалялся, что ежели он одержит победу над Турцией, то русский царь станет именоваться императором, что Турция богата многими сокровищами и в случае победы он обогатит казну. Но мало кто знал, что был тут и тайный сговор с Сигизмундом и папой, которые мечтали сломить своего заклятого врага — Османскую империю, но хотели сделать это руками русских солдат.

Многие русские люди видели, что затеи «Димитрия» были авантюрны. Но как свести его с трона? Гермоген не надеялся, что вельможи решатся на это, к тому ж среди них было довольно бояр и князей, которые охотно прислуживали ему: князья Хворостинин, Шаховской, Рубец-Мосальский, бояре Салтыков, Нагие. И несть им числа. Сам первый боярин князь Мстиславский хоть и не выступил открыто, но тайно сочувствовал полякам.

Ох, бедная Русь! Мало тебе было нашествия монголов, набегов хазар да печенегов? Или, может быть, ты забыла, чем грозили тебе тевтонские рыцари? Захотела ещё польского владычества...

Гермогена спасало крепкое упование на Господа. Однажды, задремав в пути, он «услышал» голос Иоанна Богослова, пророчествующий в Откровении: «Аллилуйя! Спасение и слава, честь и сила Господу нашему»

Гермоген пробудился с чувством радостного просветления, прочитал благодарственную молитву Богу, а через час на постоялом дворе узнал о смерти самозванца. Держава и вера святая были спасены небесным промыслом.

Вскоре он выехал в Казань, в свою епархию.

Не успел Гермоген справиться с неотложными делами в Казанской епархии, как его вновь позвали в Москву. На этот раз за ним приехали из Московской патриархии. Лжесвятитель Игнатий был низложен и бежал из Москвы. От московских посланцев Гермоген узнал доподлинно о том, что произошло.

То были памятные дни в истории России. На самозванца и его поляков поднялся не только московский православный люд. В столицу вошли воины Новгородского и Псковского ополчений, чтобы выдворить из неё оккупантов. Самозванец готовил их к битве с турками, они же повернули оружие против него. Ополченцами становились все: купцы, монахи, священники, крестьяне. Все поднялись по звуку набата. В челе восстания был первый вельможа, первый потомок Александра Невского князь Василий Шуйский[48], человек, обладавший сильной волей и державным складом ума.

Героев отечества рождает мужественное слово правды. Впоследствии Филарет Романов напишет: «Великий князь Василий Иванович един же токмо он, обличал губительного волка еретичество...» И такова была сила этого обличения, что «все епископы, князья и бояре, все люди, яко от сна пробудившеся и в разум истинный приидоша» и самозванец был «посрамлён и со власти свержен и смерти зло предан».

8