Герой

Джеймс ускорил шаг, отгоняя раздражающие мысли. Он шел вдоль тучных и плодородных кентских полей, раскинувшихся за металлическими изгородями. Везде и во всем чувствовалась заботливая рука человека. Ничего не оставляли на усмотрение природы. Деревья стояли стройными рядами, спиленные там, где были не нужны, и посаженные в тех местах, где их не хватало. Все вокруг было единым целым. Здесь природу заключили в жесткие рамки и не позволяли нарушать их. Окрестные пейзажи уже не нравились Джеймсу, раздражали его. Они словно подчеркивали недостаток свободы, отпущенной человеку, намекали на то, что родители хотели бы заковать его в кандалы. Залитая солнцем долина, зеленые поля и леса казались сказочными. Но когда с запада надвинулись облака и поползли по окрестным холмам, все так разительно изменилось, что Джеймс едва не вскрикнул, словно от физической боли. Чопорность того, что он видел перед собой, убивала: вязы, темные, выстроившиеся, как на параде, пастбища, ухоженные до такой степени, что казались лужайками большущей тюрьмы, воздух, близкий к стерильному.

Джеймс тяжело дышал. Он подумал о просторах Южной Африки, уходящей вдаль холмистой равнине, огромном синем небе над головой. Там по крайней мере человек мог свободно дышать, мог расправить плечи.

– Почему я вернулся? – воскликнул он.

Кровь вскипала при одной мысли о тех днях, когда жизнь наполняла каждую минуту. Никакого принуждения и мелочности, смелые, решительные, сильные люди. В сравнении с ними те, кого Джеймс увидел в Англии, казались жалкими, слабыми, тщеславными, ничтожными. А лишения и трудности представлялись сущим пустяком в сравнении с ощущением, что ты хозяин своей судьбы, а жизнь беззаботна и полна приключений.

Серые облака низко повисли над долиной; они обещали дождь. С тревогой смотрел он на эти облака, наполненные водой, но еще удерживающие ее в себе.

– Я не могу здесь оставаться, – прошептал Джеймс. – Я сойду с ума.

Его охватило желание бежать отсюда со всех ног. Облака опускались все ниже, и он уже решил пригнуть голову, чтобы не коснуться их. Да, он вновь обретет душевное спокойствие, уехав отсюда. «Разлука, – подумал он, – единственный способ вернуть прежние доверительные отношения с отцом и матерью».

Вернувшись домой, Джеймс объявил, что уезжает в Лондон.

Глава 17

После тишины Литл-Примптона в суете и шуме вокзала Виктории Джеймс испытал безмерное облегчение. В ожидании багажа он наблюдал за тем, что происходило вокруг. Отъезжали трамваи, носильщики водружали саквояжи на крыши экипажей, проносились кебы. Покидая вокзал, Джеймс с радостью взирал на бурлящую жизнь, веселую и грустную, на привокзальной площади и на Уилтон-роуд. Сняв комнату на Джермин-стрит по рекомендации майора Форсайта, он пошел в клуб. Джеймс так давно не был в Лондоне, что ему казалось, будто он попал сюда впервые. Самые обычные сцены, блеск витрин, толчея на Серкус вызывали у него приятное удивление. Как ребенок, он глазел на рекламные щиты, прибитые к заборам вокруг строящихся зданий. Ему не терпелось увидеть давних друзей, и, шагая по Пиккадилли, он даже ожидал столкнуться с одним или двумя из них.

В клубе Джеймс невпопад спросил, нет ли для него писем.

– Думаю, нет, сэр, – ответил портье, но повернулся к ящику для корреспонденции и взял толстую пачку писем. Просмотрев их, протянул одно Джеймсу.

– Интересно, от кого же оно?

Внезапно у Джеймса сжалось сердце, кровь прилила к щекам, а руки и ноги похолодели. Джеймс узнал почерк миссис Причард-Уоллес, а марка ценой в пенни, приклеенная к конверту, говорила о том, что отправлено письмо из Англии. Штемпель уточнил местонахождение отправительницы письма – Лондон. Джеймс отошел к окну. Воспоминания промчались перед его глазами. Бумагу она надушила. Очень характерно для нее, но какой дурной вкус! Словно воочию увидев улыбку миссис Причард-Уоллес, он ощутил безумное желание поцеловать письмо. С сердца его свалился камень, Джеймс наконец-то почувствовал себя счастливым. Казалось, ветер разогнал грозовые облака, и золотые лучи солнца залили землю… Потом, подчинившись внезапному импульсу, он разорвал на мелкие клочки так и невскрытое письмо, выбросил их и, выпрямившись, прошел в курительную.

Джеймс огляделся, не увидел ни одного знакомого лица, взял со стола журнал и сел. Но кровь так неистово стучала в висках, что он испугался, не хватит ли его удар. Ему казалось, что у него в голове десятки гномов бьют по невидимой наковальне.

– Она в Лондоне, – повторил Джеймс.

Когда отправили письмо? Он мог бы увидеть дату на штемпеле. Год назад? Недавно? Едва ли письмо пролежало в клубе много месяцев. Оно же сохранило этот ужасный запах пармских фиалок! Должно быть, она прочитала в газете о том, что он вернулся из Африки, раненый и больной. И что написала? Несколько холодных фраз с поздравлениями или… нечто большее?