Герой

Наутро Джеймс погулял в парке среди яркой зелени рододендронов. Но те, кого он видел, подавляли его своей веселостью: радостные, улыбающиеся, беззаботные, они, казалось, были уверены, что ни один здравомыслящий человек не найдет повода для жалоб в этом лучшем из миров. Девушки, проезжавшие по ухоженной дороге на пони или на велосипедах, создавали ощущение легкости бытия, совсем не вязавшееся с нынешним настроением Джеймса. Щечки, раскрасневшиеся от чистого летнего воздуха, жесты, смех – все говорило об их жизнелюбии. Он заметил улыбку, которой одна из амазонок одарила мужчину, приподнявшего шляпу, и прочитал в их глазах томную нежность. Однажды Джеймс увидел всадницу, очень похожую на миссис Причард-Уоллес, и сердце его замерло. Ему очень хотелось, чтобы это была она. Тогда он любовался бы ею, невидимый для нее. Однако он ошибся. Когда всадница приблизилась, а потом проехала мимо, Джеймс понял, что никогда не встречал ее.

Усталый, с тяжелым сердцем, Джеймс вернулся в клуб. День прошел монотонно, и на следующий Джеймса охватила тоска, неизбежная для одинокого приезжего в большом городе. Шумная, куда-то спешащая толпа только усиливала его одиночество. Знакомые окликали друг друга в клубе, шли по улице, увлеченные разговором, а ему не с кем было перемолвиться и словом. У этих людей хватало своих дел, они знали, чем занять каждую минуту жизни, и вновь прибывший мог вызвать у них только враждебность. Пожалуй, даже на необитаемом острове Джеймс не чувствовал бы себя таким одиноким, как в огромном городе, среди незнакомых людей. Он едва пережил этот день, безмерно устав от курительной, от бесцельного хождения по улицам. Пансион, рекомендованный ему майором, более всего напоминал казарму. В этом высоком узком здании Джеймса поселили на верхнем этаже. Окно выходило на стену соседнего дома. Так что открывающийся вид не улучшал его настроения. Поднимаясь по бесконечным лестницам и слыша смех, доносившийся из других комнат, Джеймс испытывал раздражение. За закрытыми дверями люди веселились и радовались жизни, ему же приходилось оставаться наедине с собой. Он пошел в театр, но и там почти сразу ощутил барьер между собой и другими зрителями. Пьеса не заменяла жизнь: Джеймс видел загримированных актеров в ненатуральных костюмах, ни на мгновение не забывая, что декорации – разрисованная материя. Диалоги поражали его глупостью и пустотой. Всем сердцем Джеймс желал вновь оказаться в Африке, где он знал, чем заняться, где его ждали опасности, которым он мог противостоять. Там Джеймс никогда не чувствовал одиночества, а по ночам мириады звезд сверкали в темном небе.

Он провел в Лондоне неделю. Однажды ближе к вечеру, проходя по Пиккадилли, глядя на людей и спрашивая себя, о чем они думают, Джеймс услышал веселый голос, окликнувший его:

– Я знал, что это ты, Парсонс! И откуда ты появился?

Джеймс обернулся и узнал офицера, с которым служил в Индии.

От одиночества и скуки Джейми едва не стиснул давнего знакомого в объятиях.

– Клянусь Богом, я так рад тебя видеть! – Он энергично потряс руку мужчины. – Пойдем и выпьем. Я давно уже не встречал никого из наших, и мне не терпится с кем-нибудь поболтать.

– С удовольствием. У меня поезд в восемь часов. Уезжаю в Шотландию.

– Я хотел попросить тебя пообедать со мной.

– Чертовски жаль, но никак не могу.

Они поговорили о том о сем, пока знакомый Джеймса не сказал, что должен бежать. Приятели обменялись рукопожатием.

– Между прочим, – сказал офицер, – на днях я видел твою приятельницу, она спрашивала о тебе.

– Обо мне?

Джеймс покраснел, догадавшись, о ком речь.

– Помнишь миссис Причард-Уоллес? Она в Лондоне. Я встретил ее на вечеринке, и она спросила, не знаю ли я о тебе. Она остановилось на Хаф-Мун-стрит, дом двести один. Загляни к ней. Прощай! Опаздываю.

Он поспешно ушел, не заметив, какое впечатление произвели на Джеймса его последние слова… Она думала о нем, спрашивала, хотела, чтобы он зашел к ней! Боги в своем милосердии снабдили его ее адресом. С гулко бьющимся сердцем Джеймс пружинистой походкой тут же направился к Хаф-Мун-стрит. Теперь толпа совсем не мешала ему. Словно охваченный неземным огнем, он шел к той, кого страстно любил, по дороге, предназначенной только для него и ведущей только к ней. Все мысли, кроме одной, исчезли: женщина, которую он обожал, ждет его, она встретит Джеймса ослепительной улыбкой, ее руки сулят ему блаженство, и наконец образ обретет плоть. И тут он остановился как вкопанный.

– Какой от этого прок? – с горечью воскликнул Джеймс.

Вдали садилось солнце, как видение любви, освещая мягким светом предвечерний город. Джеймс смотрел на закат, и сердце его наполнялось печалью: с заходом солнца умирало его недолгое счастье, удлиняющиеся тени, казалось, молчаливо вползали в его душу.

– Я не пойду, – сказал он. – Не решусь! Господи, помоги! Дай мне силы!

Он повернул в Грин-парк, где влюбленные, обнявшись, сидели на лавочках, а в ласковом предвечернем тепле усталые люди спали на траве. Джеймс тяжело опустился на скамейку, охваченный горестными мыслями.