Герой

Так как Давидик был парнем робкого десятка, он сразу распрощался с мечтой, проехаться с ветерком на «Зайчике-2», ловя на себе завистливые взгляды приятелей и слушая, как за спиной скрежещут по асфальту два маленьких поддерживающих колеса.

Он казнил себя за трусость. Но вопреки его ожиданиям, среди ребят не нашлось кого ни будь, кто бы отнёсся к Надькиному предложению хотя бы с каким ни будь энтузиазмом. Он слышал лишь возгласы разочарования, что слегка его приободрило.

Потом мальчишки стали просить Надежду, что бы та изменила условия арендной сделки, так чтобы в случае неудачи, события не развернулись ремнём по мягким тканям верхней части нижних конечностей.

Но Надежда в ответ скрутила маленькую дульку из своего правого кулачка, и молча укатила на своём велосипеде, помахивая бантом длинной косички и переваливаясь из стороны в сторону, с одного маленького колёсика на другое.

Пока ребята обсуждали Надькино бессовестное и совсем недружеское поведение, Давид стоял в стороне и прощался с остатками надежды прокатиться на маленьком, красивом, почти двухколёсном велосипеде.

Нет, возможно, когда он станет взрослым и наступит коммунизм, он сможет кататься на любом из велосипедов, просто ненадолго беря их прямо на улице или из магазина, а потом, возвращая на место, но это будет не скоро, и велосипеды будут большими.

А ему хотелось сейчас.

Он пошёл на хитрость. Давид прибежал домой и вдохновенно стал клянчить у матери чего ни будь сладенького.

— Мам, а мам, у нас нет ничего вкусненького?

— Есть, конфеты, — отвечала мать вытирая газетой окно, — возьми одну.

— Сколько можно «одну конфету»?

Мать ничего не отвечала. Она и рада была дать что другое, и больше чем в одном экземпляре, но её тогдашнее финансовое положение заставляло экономить на потребностях чада в глюкозе.

— Ну, хочешь, спросила она, продолжая скрипеть газетой о стекло, — я тебе гоголь-моголь сделаю.

— М-м, — скривился сын.

Мать спрыгнула с подоконника.

— Ну не знаю.

— А! Я придумал — словно эта мысль только пришла ему в голову, встрепенулся Давид, — мам, дай мне рубль двадцать. Я видел джем в магазине. Та-акие красивые банки! Я думаю, он очень вкусный.

Давид нервничал, подозревая неубедительность своего предложения. Он знал, что джем стоял на полках булочной с незапамятных времён, и никогда ему не подумалось попробовать этот продукт. Знала об этом и мать.

— Ты будешь есть эту гадость? — удивилась она. — Никогда бы не купила своему ребёнку такое.

— Ну мам, — хныкал Давид.

Деньги были получены. Дальше было дело техники. Давид, прячась от посторонних глаз, сходил в магазин через дорогу и купил банку злосчастного джема.

Нахмурившись, в ответ на удивлённые глаза продавщицы, он спрятал варенье под рубашку и пошёл во двор. Выбрав время, когда Надька окажется одна со своим велосипедом, он, озираясь по сторонам, как должен был делать по его представлению закоренелый воришка, подошёл к Наде.

— Держи — заговорщицким тоном прошептал он и достал банку из-под рубашки, — ты же просила.

— Украл? — сощурилась Надька, спрятав глаза за веснушками.

— Ну, — кивнул Додик.

— На тебя не похоже.

— Так ты дашь прокатиться? — перешёл к делу Давид, боясь, что его хитроумный план сейчас раскроется, как старый мамин зонтик.

— На, — Надька протянула руль Додику, забрала банку. — Два круга по двору.

Пока Додик яростно крутил педали, девчонка стояла возле подъезда, пристально смотрела ему вслед и перекатывала банку из одной ручонки в другую.

Ребятня, завидев, что велосипедом управляет Додик, естественно решили полюбопытствовать, на каких основаниях.

— А он для меня джем украл, — сказала Надюха, задрав нос, и протянув вперёд и вверх, что бы всем собравшимся было видно, банку с фиолетовой этикеткой.

Украл… украл… украл… Пошёл шепоток по детской площадке.

Когда Давид завершил свои два круга и отдал велосипед с нескрываемой горечью, он ещё не знал что весть о его подвиге, достигла самых отдалённых уголков двора.

Окружающие сторонились и искоса поглядывали в его сторону. Но детская душа Давида, слава богу, была надёжно защищена прочным панцирем наивности.

Тем не менее, слово «украл», через два часа достигло ушей матери.

— А ну иди сюда, стервец, — закричала она, выйдя из подъезда. В её руке был тонкий белый ремень от парадного платья. Давид прижал уши.

Он летел к магазину, размазывая по лицу влажные эмоции грязными ручонками, и подгоняемый хлёсткими ударами тонкого ремня. Народу в небольшом магазинчике, к счастью Давида, не было.

При виде разгневанной женщины и скулившего, потирающего набитые места Додика, лицо продавщицы исказилось крокодильей улыбкой. В которой отражались страх за «что-то не так» и удивление от «за что это она его».

— В чём дело, девушка? — спросила она, больше широко раскрытыми глазами, нежели по-русски.

— Сколько я вам должна за банку джема, которую украл мой сын? — запыхавшись от утомительного процесса воспитания, спросила мать.

— Украл? — удивилась продавщица, — купил, пару часов назад.

— Купил? — удивилась мать. — Значит, вторую украл, — подумав, нашлась она.

Продавщица посмотрела на витрину.