Герои

— Приходится, работа такая. Впрочем, не думаю, что бывал день, когда я отрабатывал лучше сегодняшнего. — Доу положил руку на плечо Утробы и повел между камней, на гребень холма, где им открылся южный вид на равнину. На этом самом месте Утроба стоял, когда впервые увидел приближение Союза. За последние несколько часов обстановка круто изменилась.

Обветшалая стена ощетинилась копьями, тускло поблескивающими в угасающем свете. На склоне под ними тоже не сидели, сложа руки — рыли рвы, строгали колья, превращали Героев в крепость. Ниже, южная часть холма до самой рощи обезображена телами. С одного на другое перескакивали падальщики — сперва люди, потом вороны, пернатые могильщики, каркают весёлым хором. Трэли начали стаскивать раздетые тела в погребальные кучи. Странные сооружения, в которых один труп не отличить от другого. Когда человек умирает в мирное время — это слёзы и шествия, соседи с друзьями утешают друг друга. Человек умер на войне — считай, повезло, если сверху накидают достаточный слой земли, чтоб от него не смердело.

Доу поманил пальцем.

— Трясучка.

— Вождь.

— Говорят, в Осрунге взяли солидного пленного. Офицера Союза или типа того. Почему бы не привести его сюда, поглядим, нельзя ли вытянуть из него чего полезного?

С каждым кивком Трясучки его глаз мигал оранжевым светом заходящего солнца.

— Хорошо. — И он отчалил, перешагивая через трупы столь же безучастно, как шёл бы по осенним листьям.

Доу нахмурился вослед ему.

— Некоторых нужно постоянно держать занятыми, да, Утроба?

— Не спорю. — Интересно, какой хренью Доу собрался держать занятым его.

— Вот так отработали за день. — Хранитель Севера выкинул огрызок и похлопал себя по животу, как человек, слопавший лучше в своей жизни блюдо, а несколько сот мертвецов остались лежать объедками.

— Айе, — пробормотал Утроба. Наверное, он должен был праздновать. Сбацать джигу. Хотя бы на одной ноге. Петь, со звоном чокаться кубками эля, и всё такое прочее. Но он чувствовал лишь раздражение. Раздражение и желание идти выспаться, и проснуться в том домике у воды, и больше никогда не видеть поля боя. Тогда ему не надо будет врать над грязью, в которую они опустят Агрика.

— Выбили их обратно за реку. Все за той чертой. — Доу указал на долину. На коже вокруг его ногтей чернела подсохшая кровь. — Долгорукий перебрался через ограду и пендалем вышиб Союз из Осрунга. Скейл держит Старый Мост. Золотой начисто вымел за переправу тутошних. Там его остановили, но… я бы загрустил, если б везде всё шло по-моему. — Чёрный Доу подмигнул ему, и Утроба стал гадать, долго ли ему ещё ждать кинжала в спину. — Пожалуй, в народе не скажут, будто бы я не такой боец, каким они меня представляли, а?

— Думаю, нет. — Как будто его мнение самое главное. — Трясучка сказал, я тебе зачем-то понадобился.

— Что, двум старым бойцам нельзя просто поболтать после боя?

Это оказалось для Утробы гораздо удивительнее и неожиданнее кинжала в спину.

— Можно, почему нет. Только ни за что б не подумал, что ты будешь одним из них.

Доу, казалось, немножко над этим поразмыслил.

— Да и я б не подумал. Видать, сюрприз для нас обоих.

— Айе, — сказал Утроба, без понятия, что ещё можно сказать.

— Пускай Союз завтра сам к нам приходит, — произнёс Доу. — Пощадим твои старые ноги.

— Ты считаешь, они нападут? После такого?

Усмешка Доу растянулась шире некуда.

— Мы навешали Челенгорму крепких люлей, но половина его войска даже не пересекала реку. И это только одна дивизия из трёх. — Он показал в направлении Адуэйна, в сумерках загорались мерцающие огоньки, яркие точки отмечали участки тракта, где солдаты на марше зажигали факелы. — И Миттерик только-только подводит сюда своих. Свежих и подготовленных. На другой стороне, должно быть, Мид. — И его палец сместился влево, к Оллензандскому тракту. Утроба разобрал огни и там, ещё дальше, и его сердце упало. — У нас впереди работы — непочатый край, даже не думай. — Доу наклонился ближе, впившись пальцами в плечо Утробы. — Мы ещё только начали.

Потерпевший поражение