Герой из героев. Попытка не пытка

Чётки двигались в его руках невероятно быстро. Говорил он без перерыва, но эта болтовня действительно не производила никакого эффекта, кроме того, что и из соседней камеры начало доноситься хныканье. Даже мне стало как-то особенно тоскливо. Про такое состояние ещё говорят «кошки на душе скребут». Так что я уверенно отпихнул служку в сторонку и снова открыл заслонку.

— Морьяр! Морьяр! Я хочу выйти! — изменилась завывающая песня. — Выпусти меня!

— Успокойся.

— Выпусти меня! Выпусти!

— Успокойся.

— Я хочу выйти! — голос достиг совсем неприятно высокой ноты.

— Успокойся. Хочешь голос сорвать?

— Я хочу выйти!

— Успокойся или мне надоест это повторять.

Девочка тоненько протяжно завыла, но характер всхлипов указывал на то, что она пытается совладать с собой. Кажется, я верно сделал, что сварил ей успокоительное.

— Успокоилась?

— Да.

Ответ мало походил на что-то спокойное, но он хотя бы прозвучал осмысленно.

— Ты ведь понимаешь, почему здесь?

— Я не заболела! Я здорова!

— Тогда ты выйдешь отсюда.

— Выпусти меня!

— Через неделю. Тебе надо подождать семь дней.

— Я не хочу сидеть здесь! — снова начала подвывать она. — Не хочу!

— Ладно, — внезапно пришла мне в голову идея. — Я сейчас схожу за книгой. И если ты сможешь пересказать нужный отрывок из неё наизусть, без заминки, то я сразу же выпущу тебя. Подходит предложение?

— Хорошо, — воодушевлённо произнесла Элдри.

— Тогда садись на кровать. Поешь, попей. Я скоро.

— Ты точно вернёшься?

— Точно. Ты мой Шершень. Я не могу тебя пока оставить.

— Шершень?

Вместо ответа на её вопрос я сказал:

— Честное слово. Я вернусь.

— А куда вы? — тихонечко поинтересовался послушник.

— Искать библиотеку.

Позволить вынести из читального зала выбранную мной книгу старик-библиотекарь ни за что не захотел, а потому я, подтвердив собственную догадку о том, что больше никого в помещении нет, тихонечко умертвил его чередой нажатий на определённые точки. Старик лишь удивлённо округлил глаза, когда осознал, что сердце перестало биться. Я придал его телу как можно более естественную позу и, не торопясь, вышел из библиотеки… с книгой, разумеется.

* * *

Суеты из-за смерти библиотекаря не возникло. Его седая борода была достаточно длинной, чтоб списать всё на промысел милосердной богини. Так что я, продолжая рисовать с утра до вечера, спокойно анализировал и изыскивал возможности для получения сырья, необходимого для сыворотки. Мне требовалось обезопасить путь судьбы, где девочка всё же заразилась. Но за два дня я так ничего и не придумал подходящего.

На рассвете третьего утра мальчишка, с которым дочка Эветты совершала вылазку, заболел. Слухи разлетелись быстро. И я не только ощутил воцарившееся паническое волнение — чума проползла внутрь храма, но и сам источал его.

Когда настало время обеда, я поспешил отнести еду Элдри. И всё же, открыв заслонку, перво-наперво не отдал узелок, не стал спрашивать об успехах в пересказе, а прижался к окошку и попытался увидеть изменения в её теле. Увы, они обнаружились. Магическое зрение уловило перемены и без подключения к потокам энергий. Вероятно, концентрированный отвар, которым я её обильно потчевал, основательно помешал развитию болезни. Но сутки, от силы трое, и то, что знал пока только один я, стало бы явным.

Мне следовало поспешить с созданием антибиотика. Если я хотел защитить своего Шершня от собственной оплошности, то должен был поторопиться. Я же высокоинтеллектуален, совершенен, безупречен! Как можно было оступиться на полнейшей ерунде, как какому-то… дураку?

Мой мозг начал работать столь усердно, что к вечеру ослабленный недавней простудой организм от чрезмерного перенапряжения вновь выдал высокую температуру. Но разум едва воспринимал сигналы реальности не из-за этого, а по другой причине — он был полностью сосредоточен на думах. И в результате, когда проходила вечерняя трапеза, я действовал на одном подсознании и с трудом понимал среди кого сидел. Обстановка вокруг была крайне сходна с тем, к чему я привык, будучи неофитом. Тусклое освещение, затхлый воздух, едкий запах благовоний, длинные скамьи, одинаковая мрачная одежда, скудная еда, лишь изредка нарушаемое молчание…

— Вы выглядите очень подавленным, Морьяр.

Сквозь туман в голове я попытался сконцентрироваться на лице подсевшего ко мне человека, но у меня не получилось.

— Надеюсь, с вашей девочкой ничего плохого не произойдёт, — продолжило говорить размытое пятно, через ткань левой руки которого просвечивали крошечные зелёные червячки. Они беспрерывно копошились, пожирая плоть, и, удлиняясь, вскоре бы поглотили всё тело. — Иначе мне придётся корить себя за то, что я стал орудием смерти. Не стоило въезжать в город, не выяснив, отчего в дневное время наглухо закрыты ворота.