Герой на подработке. Ищи ветра в поле

— Я здесь для объяснения простой истины — маг ты или нет, но своего наказания ты не избежишь. Ты понял это? Ты понял почему валяешься у меня под ногами?

— Да, господин Марыск.

— А я полагаю, что ты плохо понял.

Он наклонил ко мне своё морщинистое лицо, похожее на морду какой хищной твари, и вернул пытку болью. Ох, и давно мне не приходилось ощущать подобного! Так что я орал во всю глотку, пока он не остановился. Наверное, с минут пять вопил. Или же просто время в мучениях для меня растянулось?

— Вот так я буду обращаться с тобой, если ты проявишь непослушание. Ты будешь покорно работать, ценя оказанную судом милость. Иначе я заберу тебя в Башню Инквизиторов и там уже неторопливо прибью.

Меня затрясло. Я не привык к такому отношению к себе. Я никогда не был рабом. Во всяком случае рабом второсортным. Тьма приказывала мне, но подчиняла иначе. То была связь сеньора и верного вассала. А тут меня принуждали подчиняться против воли, как… как какого-то бесталанного шарлатана!

— Ты понял?

Я едва смог рационально прошептать:

— Да, господин Марыск.

Мужчина довольно хмыкнул, выпрямился и потрепал меня по волосам.

— Я смотрю, ты, парень, поумнее многих взрослых будешь. Но твоя молодость не помешает мне наказывать тебя. Ты понял?

— Да, господин Марыск.

— Действительно молодец.

С этими словами он наконец-то отошёл от меня, взял свой шлем у тюремщика и, не оглядываясь, ушёл. Я ощущал, как с каждым его шагом медленно выходит из моего тела «крючок». На расстоянии сила любого инквизитора сходила на нет.

— Угу, — задумчиво буркнул Данко. — Так вот как тебя, сука, оказывается можно вынудить вежливость проявлять и впахивать на благо общества.

— Причём тут работать? — приподнял я брови и, зевая, напоказ вальяжно растянулся на полу. — Я всего лишь отвечал ему так, как он хотел. А работать? Не. Это уж слишком напряжно.

Мой отдых прервало время скудного обеда, состоявшего из воды и жидкой похлёбки. Наверное, я бы не расстроился, если бы её у меня и отобрали, но сокамерники отчего-то не стали надо мной издеваться также, как утром. Наверное предположили, что лучше с магом не ссориться, даже если он такой, что в два счёта и ногами запинать можно. Меня это устроило. Если же говорить о негативе, то не понравилось мне, что сразу после этого я, как и остальные, оказался закован. А после меня ещё и вывели из камеры на поверхность, чтобы посадить в одну из трёх клеток, стоящих на телегах. В таких бы диких зверей возить, а не людей. Но люди в чём-то более жестоки, нежели животные, а потому нас запихивали так, что даже на корточки присесть было почти невозможно. Вот насколько не хватало места. Если же говорить о господин Марыске, то он скучающе наблюдал за действом. Затем сел верхом на своего закованного в железо жеребца, и лошадки‑тяжеловозы, хмуро понурив головы, медленно зацокали копытами, увозя будущих каторжников в далёкие отсюда места. Но, пока мы ехали по улицам города, я во все глаза смотрел, страшась и надеясь увидеть Элдри. И всё же так и не увидел её.

…Наверное, так было даже лучше.

* * *

Дорога до шахт предстояла не близкая, но стражники намеревались сократить её, почти не останавливаясь на отдых и часто меняя лошадей. Меж собой они говорили, что так путь займёт всего около пяти дней. И я чувствовал, что это будут дни, которые из-за особенностей путешествия в качестве заключённого, могут стать абсолютно невыносимыми и незабываемыми для меня.

Они и стали.

Отвратительное зловоние, гудящие ноги, отсутствие воды, мухи, невозможность от всего этого избавиться — вот, что въелось в мою память. Желудок сводило от голода, а рот пересох от жажды. Травеньское солнце нещадно пекло голову, намекая на очень жаркое лето. Смрад потеющих людей, стоящих впритык, заставлял мечтать избавиться от обоняния. Кроме того, на второй день пути в нашей клетке кто-то не дождался времени «для справления естественных потребностей», и с полудня до тошноты ощутимо несло дерьмом. Пока телеги не остановились под поздний вечер и один из стражников не плеснул на грязные доски ведро воды, легче вонь не становилась. Но эта остановка, означающая, что нас вот-вот покормят или напоят, не принесла мне ни тени радости. Ни мимолётного воодушевления. Я был донельзя измотан и считал, что не в состоянии произнести ни слова, пока Данко не спросил:

— Ты как?

— Ты серьёзно? Как я могу себя здесь чувствовать?! — тут же разозлился я и сказал…

Ай, нет. Такой трёхэтажный мат в книгах всё-таки запрещён.

— Ну тебя и прорвало. Капец. Относись ко всему спокойнее.

— Я спокоен. Я достаточно спокоен, чтобы понимать — если бы не ты, то меня бы здесь не было! Ты думаешь, я смогу это пережить?!

— Шуткуешь? Люди, канеш, умирают, но таких уродов, как ты, это не касается!

— А ну молчать! — рыкнул на нас надзиратель и засунул толстый ключ в скважину замка. Я искоса глянул на господина Марыска. Он продолжал бдительно следить за мной, а потому мне пришлось мгновенно забыть о порыве сбежать.