Герой ожившего романа

Очнулся я в больнице. Среди тысячи голосов пациентов и врачей, мне удалось услышать матушкин голос. Она разговаривала с врачом. Он что-то тараторил, называл препараты, что-то объяснял. Мой взор упал на потолок: на серой верхней стене было несколько огромных желтых пятен, – с некоторых даже стекала вода. Около моей койки находилась тумбочка, материал которой напоминал красное дерево. Рядом со мной находилось еще несколько спальных мест, на удивление, пустых. К моим рукам было приделано несколько иголок – вероятно, это капельница. Я посмотрел вправо: лечебника и матушки уже не было. В тот момент кардиомонитор странно запищал, и через несколько минут зашла медсестра – девушка среднего роста в очках с круглой оправой и черно-каштановыми волосами. Она перебирала прозрачные трубочки, отсоединяла от меня иголки и какие-то бледно-белые плоские железяки. Что было дальше – я слабо помню. Но мое времяпровождение в больнице легче объяснить записями из дневника.

Я достал из кармана темно-кофейный дневничок, затем пролистал несколько страниц, дойдя до блока «больница» и начал свое повествование дальше.

28 октября. Я немного пришел в себя. Грустно, что праздную свой день рождения в лечебнице.

30 октября. Сегодня меня навестила матушка. Она очень громко кричала, а еще передала записку от Таты.

1 ноября. Пол очень холодный.

3 ноября. Я научился решать квадратные уравнения без дискриминанта.

5 ноября. Начались каникулы. Но не для меня.

7 ноября. Пол по-прежнему холодный.

9 ноября. Горькие лекарства начали казаться вкусными.

11 ноября. Хорошо, что я сломал правую руку, иначе не смог бы вести дневник.

13 ноября. Меня, наконец-то, выписали.

До дому я добирался самостоятельно. Там меня встретили истеричные нотации матушки. Но самое грозное ожидало меня в школе.

Через неделю после выписки в учебном заведении состоялся совет профилактики, куда пригласили не только меня и матушку, но и всех учителей, социального педагога, психолога, а также инспектора по делам несовершеннолетних. Я стоял в кабинете у директора, смотря на осуждающие лица. Больше всего досталось преподавателю по литературе: было хорошо заметно, насколько сильно она переживала. Ее бледно-серые короткие волосы были взъерошены, будто намагничены, руки нервно перебирали очки с круглой оправой, а ноги стремительно переставлялись, забрасывались одна на другую. Меня поставили на учет. Этим дело и кончилось.”

Я сел на корточки, дотронулся до маленького носика девчушки, а затем добавил:

– Жизнь дала мне второй шанс. Не повторяй моих глупостей. Реванша может и не быть…

– И Вы больше никогда не общались с Татой? А что было в записке? А как же Ваш преподаватель? А наставник? Вы нашли его? – девчушка вытерла еле замерзшие слезки вокруг глаз и посмотрела на меня с еще большим любопытством.

– С Наташей у нас произошла встреча, так же, как и с Александрой Владимировной. Это еще одна длинная история…

– Так мы ведь не торопимся, верно?! Расскажи-ите, пожа-алуйста!

– Что ж… мне не остается выбора. Уговорила! – я улыбнулся и продолжил свой рассказ.

Глава 7.

Любовь по расчёту.

“Содержание записки, которую мне передала Тата, было недлинным. Всего несколько строк. Аккуратным бисерным почерком было выведено послание, даже слова поддержки.

Я снова достал дневничок, чтобы показать девчушке сообщение Наташи.

«этот поступок того не стоил. твоЯ жизнь – самое дорогое, что у Тебя Есть. я не стою ни твоих слез, ни, тем Более, твоих нервов. Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо. думаю, жизнь подарит тебе шанс, и все сЛожится лУчшим оБразом. ты правда этого засЛУживаешь.

3312.»

– Выходит, она Вас любила? А почему тогда предала? – перебила девчушка и прислонилась к перегородке. Я посмотрел ей в глаза и тихо ответил:

– Скорее, ненавидела. От любви до ненависти один шаг. Все мы люди. Нам свойственно ошибаться. Однако , есть оплошности, которые не достойны прощения. Но прощать кого-то или нет – дело каждого. Ах, да, я продолжу свой рассказ с твоего позволения.