Герой туманной долины

— В то кафе я больше ни ногой, — усмехнулся он, качая головой, вспоминая резкий удар о стекло и горячий латте на своем свитере.

— Ни за что, — рассмеялась девушка в ответ и снова махнула. — До встречи!

— Я заберу у тебя ключи, — сказал Шеннон другу, когда Делла скрылась за поворотом. Он продолжал стоять перед распахнутой дверью, глядя на угол дома, за который она скользнула, думая, что в следующий раз наберется смелости и обнимет ее на прощание, закроет глаза на возможность увидеть мечту и ее последствия.

«Нельзя было в тебя влюбляться, — проговорил Шеннон мысленно, зная, что невысказанные слова все равно не дойдут до адресата. — Ни в коем случае нельзя было…»

— Я же не знал, что ты не один, — виновато протянул друг, пуская к потолку кольца фруктового дыма.

— Да хватит уже! — воскликнул Шеннон, раздраженно разворачиваясь к Камерону. — Хватит курить у меня в доме! Вся мебель этим, — он ткнул в электронную сигарету, — провоняла!

Парень тяжело моргнул и отступил, пропуская разозленного прозаика Шеннона на кухню.

— Шен? — позвал рыжий, закрывая входную дверь и двигаясь следом.

Тот замер, всплеснул руками и вдруг устало опустился на стул, уткнувшись лбом в разложенные на столе бумаги.

Так его называли только Катарин и Камерон, который таким образом намекал другу, что тот перебарщивает. «Шен» было точкой сброса, возможностью заземлиться и выдохнуть — долго, протяжно, тоскливо.

Камерон, который никогда не пытался с другом сцепиться и ко всем его трудностям относился с мудрым смирением, сел напротив.

— Ты злишься из-за того, что я ее обнял?

— Я злюсь из-за того, что сам не могу ее обнять, — приглушенно отозвался Шеннон, вдыхая запах бумаги — запах горького миндаля. — А еще злюсь просто так.

— Никто не злится просто так, — хмыкнул парень, прижимая электронную сигарету к губам. Он не сделал новую затяжку, только поморщился и кинул прибор в широкий карман комбинезона на груди. — Мне уйти?

— Пиво будешь? — вместо ответа спросил Шеннон, поднимаясь со стула с тяжелым вздохом.

— Буду, — кивнул Камерон.

Шеннон открыл холодильник, достал две темные, чуть влажные бутылки и на мгновение задержал взгляд на опущенной в раковину кружке, из которой пила Делла Хармон.

Разноцветные домики, купола и пики мечети Ортакей — «жемчужины Босфора» — на заднем плане. Стамбул.

«Тебе бы понравилось в Стамбуле, — подумал Шеннон, мысленно обращаясь к Делле, отрывая взгляд от рисунка на кружке. — Ты была бы от него в восторге…»

Глава 11

День новой встречи наступил и принес с собой безжалостный ливень, который, казалось, норовил пробить крыши домов и в клочья разорвать черные зонты, которыми наполнилась улица.

Шеннон не торопился войти в театр, ждал Деллу снаружи и поглощал четвертый стакан кофе за день — вынашивал и оформлял в слова идею, о которой задумался всего на мгновение и от которой после отказаться не смог.

Он пообещал себе не возвращаться, закрыть дверь в Стамбул раз и навсегда, но теперь был готов вновь увидеть Босфор не ради спасения собственной шкуры, а ради той, которая сейчас, вероятно, выходила на сцену на поклон.

Шеннон так и не увидел Деллу на сцене во время спектакля, лишь пару раз побывал на репетициях, дожидаясь ее на последнем ряду зрительного зала, но был уверен — она играла прекрасно и отдавала себя роли без остатка. В общем-то, вероятно, в этом и крылась проблема того, что надеваемые ею на лицо маски в последнее время шли трещинами и быстро раскалывались, как фарфоровые чашки.

— Мы предали себя и себя же забыли… Кажется, токсичные отношения бывают не только с другими людьми, — хмыкнул Шеннон, допивая кофе и глядя, как двери театра распахиваются и воодушевленная разноцветная толпа выливается потоком на залитую дождем площадку.

Его слова потонули среди шума ливня, хлопков раскрываемых зонтов, гомона голосов десятков людей, мерцающих своими аурами. Настоящая акварель, прячущаяся от хмурого неба и его слез под черными колпаками.

Смартфон в кармане завибрировал, Шеннон бросил пустой стаканчик в урну и, перехватив зонт, открыл сообщение.

«Подойдешь к запасному выходу? Не хочу, чтобы тебя затоптали!»

Он улыбнулся и развернулся, огибая здание театра, двигаясь к левому крылу, перескакивая лужи и злобно косясь на водителей, которые слишком быстро проносились по дороге, заливая тротуары потоками грязной воды.

Шеннон хотел пойти на представление, но колебался слишком долго — Делла не осудила его, когда он сообщил, что билеты распроданы: она продолжала думать, что большое скопление людей его тревожит, но о причинах этого не расспрашивала. И за это он был ей благодарен больше прочего.

Он не мог честно ответить себе на вопрос, был ли готов рассказать ей правду, но точно знал: если признание в даре-проклятье заберет у него Деллу Хармон, пережить он не сможет.

Шеннон поднялся на узкое крыльцо у запасного выхода, встал под козырек, сложил зонт и тряхнул им в стороне, опуская на сухие плитки крупные брызги.