Герои, творцы и хранители японской старины

Стремительный рост государства требовал не только перестройки управления и экономических реформ. Правителям нужны и певцы, которые бы восславляли и оплакивали их. Придворная жизнь сделала Хитомаро придворным поэтом. Ни один из поэтов «Манъёсю» не явил двору столько од, как Хитомаро. Некоторые исследователи склонны видеть в самом появлении оды следы влияния китайской оды фу [Брауер и Майнер, 1962, с. 87]. Однако, исходя из содержания од Хитомаро (а также плачей, которые ввиду их апологетической направленности можно считать разновидностью оды), вероятнее предположить, что источником их вдохновения послужили все-таки японские реалии. Вот, например, отрывок из "Плача Какиномото Хитомаро о царевиче Такэти, сложенного, когда останки его находились в усыпальнице в Киноэ", описывающий смерть отца Такэти — государя Тэмму:

Божественный!
Покойно правящий страной
Наш государь
Сокрылся среди скал.

№ 189

(Считалось, что после смерти царя его душа переселяется в потусторонний мир, который находится в горах.)

Эти строки песни (именно песни, потому что они пелись, как, собственно, пелась и вся ранняя поэзия в любой точке земного шара) находят буквальное соответствие в знаменитом синтоистском мифе о богине солнца Аматэрасу, считавшейся прародительницей царского рода. Напомним: разгневанная недостойным поведением своего брата Сусаноо, Аматэрасу скрылась в небесном гроте, и тогда в мире наступила тьма.

Вот еще одна аллюзия, повторяющая мифологическое повествование о временах, "когда травы и камни умели разговаривать":

В начальный час
Земли и неба
Бесчисленные боги
Явились на твердь
Равнины неба
И порешили так:
Пускай отныне
Богиня солнечного света
Небом будет ведать,
А страною
Тростника и риса
Да повелевает
Сын божеств,
Покуда не сольются
Небо и земля.

№ 167

Число подобных соответствий можно было бы легко умножить. Это свидетельствует прежде всего о том, что от поэта в то время требовалась не оригинальность мировидения и восприятия, а воспевание общезначимых ценностей. И даже такое интимнейшее для современного человека чувство, как любовь, в то время легко укладывалось в общепринятые трафареты, а само описание любовных переживаний зачастую не требовало личного опыта. В юные годы Хитомаро писал немало любовных стихов, хотя, по всей вероятности, сам боялся даже приблизиться к придворным дамам.

В обществах, где, в отличие от нашего, поэзия является неотъемлемым компонентом стиля жизни, реальность зачастую уступает место воображению, введенному в рамки поэтического стереотипа. И поэтому столь часто предпринимаемые попытки установить предметы увлечений поэтов (особенно юных) заранее обречены на провал.

Хитомаро писал об эмоциях, которые он не испытывал, пользуясь усвоенным им строем образности, а Отомо Якамоти сочинял по просьбе своей жены поэтические послания, обращенные к ее матери:

Как пенье майское
Кукушки,
Как померанцев
Цвет и аромат,
Прекрасна матушка моя.

№ 4169

Сочинительство от другого лица свидетельствует в данном случае не о мастерстве перевоплощения. Этого не требовалось — подобные песни могли сочиняться лишь при условии совпадения личного сознания поэта с опытом коллектива, порождающего такого поэта.

Так, большинство песен Хитомаро попало в «Манъёсю» из "Сборника Какиномото Хитомаро", в который его составителем и главным автором включены как собственные произведения, так и фольклорные, а также творения других авторов. Внутри этого сборника, однако, вычленить стихи самого Хитомаро удается далеко не всегда, из-за чего не смолкают споры об атрибуции тех или иных произведений (см., например, [Китаяма, 1983]).

Несмотря на то что в «Манъёсю» песня обретает своего автора, проблему соотношения между автором и его аудиторией для времени «Манъёсю» можно поставить и так: интерес к индивиду еще недостаточно выявился, чтобы читателей могли занимать сугубо личные подробности судьбы поэта. Собственно, именно поэтому мы больше знаем о поэзии «Манъёсю», чем о людях, ее творивших. Утверждения ценителей последующих поколений о неподражаемой безыскусности стихов «Манъёсю» имеют основанием прежде всего выведенность личности самого поэта за пределы поэтического текста. Данное утверждение вовсе не отрицает огромной роли поэзии в становлении личности. Мы хотим лишь подчеркнуть исторически обусловленную ограниченность этой роли.