Герои умирают

Я отвожу глаза. Если я взгляну на этого предателя еще один раз, то не сумею совладать с собой и брошусь на него в бессильной ярости, по-росомашьи целясь в горло. Я не смотрю на него, но чувствую исходящее от него яркое пламя — оно обжигает мне лицо.

Медный Стадион… Днем здесь всегда неуютно — солнце нещадно высвечивает царящий тут беспорядок. Вспоминая это место, я всегда вижу праздничные костры и танцы, хорошую еду и море выпивки, буйное товарищество, которое и привязывало меня к здешним обитателям сильнее всего. Это память о чувстве принадлежности к семье — семье, которой у меня никогда не было.

Но королевство Канта — семья ночная. Днем, когда нет манящего полусвета костров и людей вокруг, Стадион выглядит еще мрачнее рабочих трущоб. Уходящие вверх ряды скамеек изъедены временем и переломаны. Песок на арене все еще сырой от дождей, тут и там чернеют угли, валяются обглоданные кости, яблочные огрызки, рыбьи головы, вишневые косточки и груды прочего весьма разнообразного мусора. Несколько больших крыс неспешно копошатся в этих кучах, ничуть не пугаясь дневного света. Они уворачиваются от кривых клювов шумных чаек и прямых — каркающих ворон, которые зло нападают на чаек, крыс и друг на друга.

Птицы взмывают пестрой стаей, когда я выхожу на освещенный песок арены. Толстая крыса, загородившая мне дорогу, получает пинок и катится по песку, тонко повизгивая.

Дюжина приведших меня рыцарей ступает на песок вслед за мной, а Томми делает шаг вперед и начинает церемонию.

— Представляю суду Канта Почетного барона… — произносит он.

— Заткнись! — Я подкрепляю свою просьбу подзатыльником.

Он невольно делает несколько шагов вперед, а потом поворачивает ко мне вспыхнувшее гневом лицо.

— Кейн, чтоб ты сдох, нельзя же так просто… Игнорируя его, я гляжу на короля и на суд.

— Брось церемонии, твое величество! — громко возглашаю я. — Я пришел. Скажи, чего ты от меня хочешь, и не пускай пыль в глаза.

Я слышу скрежет — окружившие меня рыцари вытаскивают мечи, — но король поднимает руку.

— Ладно, — тяжело роняет он. Затем наклоняется, и его лицо краснеет от прилива крови. — Ладно, ублюдок, скажу. Куда ты делся прошлой ночью? Когда ушел из склада, куда ты исчез?

— Не твое дело. — Черт, я не смог бы сказать ему правду, даже если б хотел.

Я вижу, куда все клонится. Рыцари окружили меня, чтобы не дать мне сбежать.

— Теперь — мое, зараза! — рычит король. — По-моему, ты поперся прямо к Котам.

— Ты рехнулся. — Эх, назвать бы ему настоящего предателя… но я не могу: еще рано. — Ты можешь себе представить, чтобы я пожал руку Берну?

Король встает с кресла с яростным ревом и поднимает кулак, словно желая призвать на мою голову громы и молнии.

— Я знаю, что ты работаешь на Ма'элКота, сволочь! Понял? Я знаю!

В тишине, наступившей за этим криком, слышно хлопанье крыльев вновь прилетевших чаек и отголоски уличного шума за стенами Стадиона. Рыцари вокруг меня недоуменно пере — вглядываются. Должно быть, они никогда не видели короля в таком гневе; я, кстати, тоже. Но на меня орали и погромче, так что этот рык больше на меня не действует.

— Правда? — тихо вопрошаю я. — Может, ты объяснишь, кто это тебе такое рассказал?

Глаза короля наливаются кровью, в горле что-то пощелкивает. Ему явно не хочется, чтобы старина Деофад и рыцари знали о его делишках с Королевскими Глазами.

Ламорак что-то бормочет, слишком тихо, чтобы я мог разобрать все. По губам я читаю плохо, но все же разбираю слова «вопросы» и «отвечать». Король словно бы и не слышал ничего, но тут же говорит:

— Вопросы здесь задаю я, Кейн, а твое дело — отвечать. Ясно?

Я молчу секунду-другую, давая понять, что уяснил его слова, а потом спрашиваю:

— Пэллес жива? Король сжимает зубы.

— Может быть, я неясно выразился…

— Томми сказал, будто вчера Пэллес ранили и схватили Коты. Она жива?

— А я откуда знаю!

— Брось, твое величество. Мы оба прекрасно знаем — откуда. Хочешь, скажу?

Краткий миг он колеблется. Может, собирается приказать:

«Заткните его» — и подать рыцарям знак? Но король отводит глаза.

— Да. Она жива. Уф-ф, слава богу! Я снова могу вдохнуть, и ноша на моих плечах легчает. Осталось только выяснить, что можно предпринять. — Что ты сделал, чтобы спасти ее?

Он выглядит удивленным, словно мысль о побеге даже не приходила ему в голову. Да что такое случилось с этим ее заклинанием Очарования? Или его действие уже кончилось?

— Ну, э-э, тут это, говорят, она у Ма'элКота, он ее допрашивает…

Мой голос наполняется бушующей у меня в груди яростью.

— Тебе, сукин сын, лишь бы ко мне цепляться, вместо того чтобы спасать ее! Да что с тобой случилось?

Если подумать, вопрос неплохой… Король не похож сам на себя, с заклинанием или без него. Вообще-то король мужик разумный и прагматичный. Он знает меня много лет. Он прекрасно знает, что я скорее отрежу себе яйца ржавым ножом, чем сделаю то, в чем он меня обвиняет.

В котелке, который я зову своей головой, появляется еще одна мыслишка: если он действительно хочет ответа, почему он не напустит на меня Ламорака с заклинанием Власти, чтобы тот вытряс из меня всю правду?