Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Так, разговаривая с ним, лаская его, я дошел до станицы. Телеграфные столбы шли куда-то дальше, а дорога сворачивала налево в «улицу».

Я решил взять своего таинственного друга и позвал его. Он отбежал в сторону, сел, поднял уши, махал хвостом, но не шел ко мне. Я сделал несколько шагов к нему, он, как показалось мне, улыбнулся и вновь отбежал и сел. Напрасно уговаривал я его и по-русски и по-английски, он не двигался.

Тогда я простился с ним и пошел в станицу, а он пропал в ночи, откуда он мне явился.

Что это было? Откуда взялся этот милый пес, которого я никогда не забуду, почему на моем странном пути должен был он оказаться таким веселым и радостным? Разве это не был друг бескорыстный и ласковый, таинственный и милый, посланный провидением?

* * *

Я шел по пустой улице, думая о нем, пока не встретил знакомого офицера, указавшего мне дом ген. Алексеева.

Здесь меня напоили такой роскошью, как кофеем, и указали, где стоит наш политический отдел.

Было нелегко его найти. Я около часа блуждал по грязи, стучался в занятые другими частями хаты, пока не нашел свой дом.

А вдоль улицы раздавались плачевные голоса казаков, разыскивающих свои части: «Баакла-новцы!»

А с другой стороны какой-то отчаянный тенор точно отвечал: «Че-ерновцы – па-артизане!»

Ну вот я и дома: обо мне уже беспокоятся, мне дают чаю. Тускло горит маленькая лампа, около которой чужой офицер еще кого-то хочет втиснуть к нам.

Я снимаю краги, сапоги, носки, – приятно ходить босиком по глиняному полу, – кладу свои мокрые доспехи ближе к печке, ставлю в угол винтовку, подкладываю под голову свой чемоданчик, который уже пришел с обозом (сколько времени я шел эти 15 верст?), и покрываюсь своим старым, но теплым burberry.

Чужой офицер не сразу уходит, кто-то гремит посудой, кто-то уже храпит. Думал ли я, час или два тому назад, о таком счастии – о теплом угле, о босых ногах и о благодетельном сне?

Приятно потянуться на глиняном полу, удобнее поместить голову на чемодан, поправить плечом пальто и дремать.

Мелькает в закрытых глазах белое пятно, оно делается все ближе; это мой ночной таинственный друг, его морда совсем рядом, я вижу его глаза, и он улыбается мне и лает, но где-то далеко, далеко…

VIII. Осада Екатеринодара

Генерал Корнилов, соединившись с войсками ген. Покровского, значительно увеличил свои силы, и в частности свою кавалерию. Армию Покровского почти исключительно составляли кубанские казаки. Сам он не был казаком, на войне был летчиком и на Кубань приехал капитаном. Человек он был очень энергичный и быстро взял себе в руки всю военную организацию антибольшевистской Кубани. Атаман полковник Филимонов охотно воспользовался его услугами, и полковник, а вскоре и ген. Покровский надел черкеску, которую он не снимал до конца своей карьеры.

Сколько всего стало бойцов, сказать я затрудняюсь. Не думаю, чтобы их было более 3500 человек, может быть четырех тысяч. Обоз, с другой стороны, увеличился, и хотя увеличилось и количество орудий, однако за отсутствием снарядов артиллерийская помощь была не столь значительна.

Обращала на себя внимание Рада, ехавшая на прекрасных лошадях, все члены которой были прекрасно вооружены, но не принимали участия в боях, несмотря на то, что добрая половина их были военные.

Соединение армий состоялось в станице Ново-Дмитровской. Покровский признал власть ген. Корнилова, и после некоторого колебания решено было идти на Екатеринодар.

План ген. Корнилова заключался в том, чтобы пересечь железную дорогу между Энемом и Афипской и малопроходимыми местами, где мы не могли бы встретить серьезного сопротивления, выйти на запад от Екатеринодара, переправясь через Кубань в неожиданном для большевиков месте.

Приготовления к этому походу и очистка дороги от большевиков, засевших в станицах и вдоль железной дороги, заняли некоторое время, и только 25 марта мы вышли к Георгие-Афипской станице, которую мы миновали под сильным обстрелом бронепоездов большевиков, которых не удалось привести к молчанию, а пришлось только отогнать.

Здесь, в станице, я видел маленькую героиню. Это была хорошенькая казачка лет 18. Она вышла замуж за молодого казака, который перешел к большевикам и занялся грабежом. Она бросила его и вернулась к своим родителям. Станица Георгиевская была занята большевиками, и торжествующий муж пришел предъявить свои права. Она наотрез отказалась пустить его к себе. Он стал угрожать расправой, но она забаррикадировалась в своей комнате и предупредила его, что живой не дастся ему. Казак-большевик взломал дверь, но тут же был убит из винтовки своей женой.

Это была очень скромная маленькая женщина. Она с удовольствием принесла некоторым из наших спутников белья, в котором мы так нуждались, и ни за что не согласилась принять какие-нибудь деньги.

Какова могла быть ее судьба?

Из Афипской мы пошли почти без всяких дорог, то и дело пересекая вброд разлившиеся ручьи. Для лошадей этот переход был убийственным. Раненые и больные безумно страдали; двигались мы медленно, но зато вне досягаемости большевиков.