Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Да, воскрес Христос и мы воскреснем, воскресли уже, и пение великой песни, как будто заунывное и вместе с тем волшебное по своей силе, надежде и ясности спасения, сжимает так радостно сердце, что свечка дрожит в руке и слезы в глазах отражают бесчисленные огни свечей и страшная лихорадочная радость горит в сердце, в голове.

Ген. Алексеев христосуется со священником, за ним Деникин. Нет сил терпеть. Хочется плакать, не зная отчего, и я выхожу, мимо тех же бородатых, с исступленно-вдохновенным лицом казаков, из церкви.

Моя малярия оставила странный след. Я очень стал плохо видеть в темноте. Я не могу найти дороги и жалобно взываю к сестре Вере Энгельгардт.

– Вера Вадимовна! Вера Вадимовна!

Она находит меня и ведет. Я, как слепой, иду за ней.

Мы возвращаемся. Сварливая, «интеллигентная» хозяйка раздражена нашим приездом и даже не хочет нас угостить. Наш квартирьер Неволин – донец и болеет за все казачество. Он груб и решителен, и мы кое-как разговливаемся.

Наши милые барышни устроены, а мы, усталые и счастливые, валимся спать на холодном балконе.

«Христос Воскресе!»

XV. Вера Энгельгардт и Бобочка Ерофеев

Героический период нашей борьбы с большевизмом дал много героев и многие, многие из них остались безвестными.

Человеческая память ненадежна. Блеснет подвиг, загорится слава, но подстерегающий ее закат окутает ее облаками, и забывают люди и блеск подвига и яркое служение долгу.

В жизни журналиста всегда мелькает множество известных имен, мы не можем не отметить их в своих писаниях. Но их слава бежит впереди нашего торопливого пера, мы чаще всего догоняем ее победоносную колесницу.

Зато, в наших руках остается возможность отметить тех, кто может не попасть в книгу, в историю, в труд. Это те, часто героические, стрелочники, мимо которых с грохотом несется на всех порах поезд, уносящий историю и ее творцов, которые не заметны историкам, а нам, журналистам, таким же эфемеридам, как и они, которых сегодня знают, а завтра забывают, они ближе, мы скорее заметим их и больше чувствуем их. Мы не литераторы, мы не сделаем из них героя или героиню романа, мы хотим описать, может быть сфотографировать, их подвиг, такой удивительный для тех, кто встречался с этой прекрасной, скромной породой людей.

В этом очерке я беру двух лиц, совершенно разных характеров, разного склада. Я с восторгом вспоминаю их дружбу ко мне, я горжусь ей, и в полной их противуположности я вижу что-то их объединяющее. Их подвиг.

Через подвиг они шли к одному идеалу, так или иначе посвятив ему свою молодую жизнь, и обоих их объединила смерть – великая уравнительница.

Я хочу остановиться на «барышнях» Энгельгардт, как мы их звали, и особенно на Вере Энгельгардт и на милом Бобе Ерофееве.

Мой читатель не раз уже видел имя этих сестер среди моих впечатлений. Я хочу немного дольше поговорить о них.

Обе сестры кончили институт, если не ошибаюсь, Смольный. С начала войны они поступили в Кауфмановскую общину. Оба их брата в строю. Один в кирасирском полку, другой в Семеновском. Они из тех смоленских Энгельгардтов, которые гордятся своим предком, расстрелянным Наполеоном в Смоленске. Вся эта молодежь одним порывом полетела на фронт. Татьяна Э. попала в Сербию и перенесла трагедию сербской армии, оставлявшей свою родину по непроходимым албанским тропинкам. Вернувшись в Россию, она вновь немедленно явилась на фронт.

Революция, с ее бессмысленным преследованием Армии и офицерства, с ее «завоеваниями», покрывшими позором славное звание русского солдата и кровью и незаслуженными оскорблениями русского офицера, увлекла их на путь нового служения армии. Они с головой окунулись в Добровольческую Армию.

Один из братьев их с особой миссией был послан ген. Алексеевым к большевикам и одно время даже состоял при Тухачевском, тоже смолянине, офицере того же Семеновского полка. Этот Тухачевский – один из большевистских наполеонов – во что бы то ни стало гремел в Совдепии и его войска много позднее разбились об искусство ген. Вейгана, плоды победы которого не постеснялся приписать себе маршал с фонарного переулка Пилсудский.

За все время похода нельзя было не удивляться энергии, бодрости и силе духа этих барышень, с такой легкостью переносивших тяжести похода.

В нашей среде они были тем облагораживающим элементом, который не давал нам, в нашей ужасной жизни, забыться в ее повседневной дребедени и мерзости. С нами были «барышни», и один вид их, спокойных, выдержанных, никогда ни на что не жаловавшихся, успокаивал нас и не давал нам распускаться. Что сделали они для меня во время моей болезни, я уже писал. При всей их скромности в них было столько девичьего, русского, гордого достоинства, что они облагораживали все, к чему ни прикасались.